Ночь предопределений

— Все знают и не знают.— Кенжек посмотрел Феликсу в глаза.— Все думают, Казеке ружье задел, вот оно и выстрелило... А Казеке от Ораза в пяти метрах стоял, как он мог задеть?..

Глаза у Кенжека загорелись.

— В пяти метрах!..— повторил он.

— Подождите,— остановил его Феликс,— подождите, Кенжек. Откуда вы взяли, что в пяти метрах? Откуда у вас такие сведения?..

Он вспомнил — там, в кают-компании — Спиридонова и Сергея...

— Ну, пускай не в пяти,— сказал Кенжек,— пускай в четырех. Бердибек видел...

— Бердибек?..— переспросил Феликс,— Какой Бердибек?..— Он это имя слышал впервые.

— Бердибек,— повторил Кенжек,— Мой дружок. Сын Рымкеш, которая в гостинице... Он там был. Он шофером...

Да, да, припомнилось Феликсу, сын Рымкеш... Шофером... Перед ним всплыло заплаканное лицо Рымкеш. Говорили, он действительно был там...

Феликс поднялся, постоял и снова сел.

— Кенжек,— сказал он,— вы понимаете, что это значит?.. Если это правда?..

— Как не понять,— сказал Кенжек.

Самолет уже приземлился, АН-2, маленький, сияющий, как новенькая игрушка, с белой полоской вдоль голубых бортов. Он резво бежал по аэродрому, иногда чуть подскакивая, словно пританцовывая.

Бердибек рассказал обо всем Кенжеку, когда они возвращались вчера с поминок... Почему только вчера, если он, Бердибек, уж такой ему друг, дружок?.. Так вы ведь знаете, что там получилось... Может, поэтому...— Кенжек, очевидно, имел в виду схватку между Сарсеном и Айгуль...— А в общем как сказать — почему... Ружье-то было его, Бердибека... Вот он и переживает: если бы, говорит, не я, не мое ружье... Хотя он, Бердибек, тут при чем?.. Ему сказали: дай пострелять... Он и дал...

Но ведь там, Кенжек, где это произошло... Там, кроме Бердибека, еще и другие были... Они что же, выходит?.. Они все испугались, когда Ораз выстрелил... Дурак, говорят, что ты наделал?.. А потом, на допросе?.. Ведь с них в первый же день снимали допрос... Что же они?.. Как сказать — что... Разве не понятно?.. Нет, Кенжек, тут одно с другим не вяжется... Тут ведь следствие... Экспертиза... Ведь когда огнестрельная рана, по ней в точности можно определить... Да и сам Бердибек... Он ведь своей машиной был занят, и пока в моторе копался... Мало ли что ему могло померещиться?..

Он обрушил на Кенжека эти вопросы, первые среди тех, которые сразу хлынули ему в голову...

... Вопросы, на которые Кенжеку не под силу было ответить.

— Не так все это просто, Кенжек,— сказал он.

— Анау-мынау,— сказал Кенжек.— Кто говорит — просто... Анау-мынау...— В глазах его что-то померкло. Казалось, он вдруг потерял интерес к разговору, вообще к Феликсу.— Он хотел вчера сам вас увидеть, рассказать... Бердибек. Только уже было поздно...

Он поднялся.

— Счастливо долететь,— сказал он, улыбаясь. Улыбка у него была каменная.

Через минуту «рафик» исчез в туче высоко и как бы нарочно взметнувшейся пыли.

Из АН-2 торопливо выходили пассажиры — с детьми на руках, с вещами, с обернутыми в бумагу и перевязанными бечевкой покупками. Какой-то мальчуган вел за руль трехколесный велосипед. Феликсу неожиданно вспомнился вильнюсский сквер, с гранитной плитой, на которой было выбито имя Сераковского,— вспомнились дети, мальчик и девочка, с велосипедом, в аллейке, аккуратно присыпанной оранжевым песком...

Он поднял чемодан, тяжелый от бумаг, и направился к самолету.

Пока он шел по летному полю — самолет стоял совсем близко, в какой-нибудь полусотне шагов — перед ним собралось воедино все, что скользило, не задевая, в эти дни, от чего сам он как бы невольно отстранялся. Пожилой врач, устремившийся к подъехавшей к моргу машине с чрезмерной поспешностью... Оброненные Жаиком слова о какой-то ссоре... Жаиком, а затем Козыревым... Сами похороны, пожалуй, тоже чрезмерно поспешные... И настойчивые, участливые уговоры Сарсена — уехать, уехать... И вчерашний всплеск Айгуль...

— Скорее, скорее!..— крикнула бортпроводница.

... Испугались... Чего они испугались?.. Испугались, что если до суда дойдет, вся история с Темировым выплывет, и тогда...

Посадка заканчивалась. Бортпроводница — светловолосая девушка в прозрачной блузке с пышными кружевными манжетами — торопливо проверяла билеты у последних пассажиров. Зa Феликсом, поталкивая его по ноге увесистой дорожной сумкой стояла старуха в белом кимешеке, накрывающем голову и плечи.

... Это Ораз... Ораз — дурак... А они не дураки... Чтобы убивать... У них другие способы выныривать из воды сухими...

— У меня осталось только одно место,— сказала девушка.— В кассе напутали.

Она пропустила Феликса и протянула ему билет.

— Да вы не волнуйтесь, бабуля,— обратилась она к старухе,— мы через час опять прилетим.

Но старуха, опустив сумку на землю, обеими руками тянула ей свою помятую зеленую бумажку. В ее растерянном бормотании Феликс разобрал уйленеди и тойга, что значило «сын женится» и «на свадьбу».

— Не могу, покачала головой девушка.— У меня самолет полный. Это не я, это касса...

Это не касса, подумал Феликс, это судьба.

Казалось, у него с плеч свалился неимоверной тяжести груз, возраставший по мере того, как он шел к самолету.