Ночь навсегда

Х. до сих пор «не допер», в отличие от сообразительного сокурсника, до сих пор не пришел в себя. Он даже не успел встать с колен. Сын неестественно громко объясняет ему, изредка потряхивая головой и ковыряясь в ушах, что пистолет взят у одного мужика — из тех, предыдущих, которые час назад к убитым старикам приезжали. Сын с гордостью сообщает, что хоть и не стрелял он никогда раньше — ничего сложного, получается. Посидел в соседском сарае и разобрался с этой штукой. Вот только пистолет оказался тяжелым, надо же, да еще дрыгается сильно, двумя руками и то трудно удержать.

Отец берется руками за голову, стонет: «М-м-м, как болит…», — потом обращает внимание на человека, лежащего на земле.

— Кто в него выстрелил? — с ужасом вспоминает отец. — Ты видел, Антон?»

Вспугнутые мысли вновь запутались, вновь мельтешат, как микробы на предметном стеклышке микроскопа, потому что подстреленный бандит уже умер… Мальчик не успевает ответить. Из-за поворота выворачивает машина. «Прячься! — шипит отец. — Назад в кусты, быстро!», и мальчика сразу нет. Сам же он поднимается на ватных ногах медленно, слишком медленно.

Автомобиль уже здесь. Модель из тех, что «удовольствие за рулем», то есть «БМВ». На месте водителя — Петр Романов по кличке Царь. Рыжеватый и с реденькими усиками на рябом лице — именно такой, каким запомнила этого мерзавца обиженная им женщина. Встретились. Наконец-то встретились! Х. угрожающе распрямляется, впитывая из воздуха ненависть пополам с дождем.

Кроме сокурсника, в автомобиле еще находится… трепыхается на заднем сидении, связанная… Соседка Х. по лестнице! Возлюбленная продавщица!

Петр говорит в открытое боковое окно: «Смотри внимательно, куда я целюсь», — причем, пистолет его направлен на женщину. Он торопится предупредить, не давая собеседнику слова, что если сейчас же не будут отданы расписки, изъятые у директора аэропорта, то случится досадный выстрел. Ведь эта красотка по какой-то причине дорога Х., не правда ли? Хитрющий Кирилл отлично придумал, захватив ее с собой. А чтобы спустить курок, требуется лишь легкое усилие, незначительное движение пальчиком… В густом басе бандита колышется абсолютная искренность. «Зачем вы убили директора аэропорта!» — нелепо кричит Х. «Мы убили?» — изумляется Петр, пытается расхохотаться и вдруг сипло стонет. Некоторое время держится молчание. В машине горит тусклая лампочка. Видно, что Петру плохо. Белое лицо его словно фосфоресцирует, потому что обильно вспотело, руки болезненно дрожат.

«Чем директор аэропорта помешал руководству пароходства?» — уточняет Х. вопрос. «Не пароходства, а порта… — морщится, страдает Петр. — Перестань, нашел время ерундой мозги пачкать. Скорей надо, наверняка кто-нибудь на тебя уже настучал, козел, ты же кругом засвеченный, со всех сторон…» Х. беснуется: «Пока не объяснишь, ничего не получишь!» — «Тихо», — шипит Петр, кривясь то ли от боли, то ли от страха. (В самом деле: перепуганные жители поселка и так из-за шума давным-давно не спят, небось, телефоны обрывают.) «Ну и что, пусть обрывают!» — отвечает безумец своим собственным мыслям. «А то, козел ты вонючий, что неизвестно, кто раньше приедет — группы захвата или холуи директора аэропорта. Расписки им нужны позарез, и они тоже все-все знают про наемника по фамилии Х». «Пусть все приедут, плевать!.».

Царь раздражен, но вынужден смириться с козлиным любопытством своего собеседника. Он торопится с объяснениями: просто «авиаторы» начали деньги возить, правда, мелкими партиями, но «портовики» были не согласны, наличность испокон веков через порт ходила — не только на ввоз, но и на вывоз, тем более транзитом. («Конкуренция, врубился?.».) Через аэропорт обычно документы туда-сюда летали, разные срочные бумажки. Например, компромат — вроде этих расписок. Ну, еще камушки… Петр стонет басом, закончив объяснения. Однако находит в себе силы, чтобы напомнить: «Говори, где косметичка! Я ведь не шучу насчет твоей девки». «Ты ранен, что ли? — догадывается Х. — Кто это тебя?» «Ой, ну хватит придуриваться! Будто сам не знаешь, кто! Времени же нет, козел ты, гегемон недоструганный!»

Шелестят кусты, скрипит гравий.

— Папа, — говорит Антон, дергая отца за руку, — мне надоело прятаться, пошли скорей.

На лице Петра — вспышка ужаса. Он видит мальчика. Он дергается на сиденье, кричит, забыв про собственную просьбу не шуметь: «Убери его отсюда, прикажи ему уйти!.». — и срывает ствол с головы женщины, и неловким движением сует оружие в раскрытое окно. Крик его оборван. Потому что ребенок очень быстро, но без суеты вскидывает обе руки и что-то делает. Гремит гром — одновременно с коротенькой молнией, вылетающей из рук ребенка. Пронзительный звук вонзается в уши. И наступает пустота.