Ночь на пчельнике

Потом сказал, взглянув на нее ласковым взглядом:

– Ну, вот спасибо, – так спасибо! На душе отлегло! И отошел прочь.

– Откелева этот малой-то? – спросила стоявшая около Параши баба с свежим еще, но несколько мрачным лицом.

– Наймист[1] из Больших Вершин, – сказал кто-то из лежавших на земле. – Он вот у Федосея у мордвина внаем идет, в некруты…

– Это у Федосея-та! Много, чай, денег взял?

– А то нет?! Федосей уж второго нанимает… Вот в тот набор за Леску за свого из городу нанял во какого гожего мужика!

– Мужика-а? – грустно спросила старуха, подошедшая в эту минуту и пригорюнившаяся у колодезя.

– Мужика, мужика-а? – сердито передразнил ее говоривший парень. – Это так к слову сказалось!.. А он, то есть, наймист-та, из мещан был, да гульлив больно, израсходовался! Вот этот, должно, тоже… Того, сказывали, на Кавказе убили.

– Убили-и! Ах ты батюшки-Господи! – прошептала старуха еще грустнее.

– Известное дело, убили! – продолжал лежавший. – Зато как гулял-то! Рубахи какие были… Ситец все французский… В Печоры пришел на ярмарку, начал в деньги играть с мужиками, проиграл три рубля да как закричит вдруг: «Что, говорит, тут в деньги играть! Давайте нам браги да вина… всех угощу! залью, кричит, всех!..» Мужики, известно, рады! Ей-Богу! не знал, просто пес его знает, куда и деньги-то сунуть. Пряников, стручков покупал, малым робяткам бросал! А уж как напился – и пошел плакать… «Прощайте, добрые вы люди, я уж топеря на войну на лютую пойду… там и голову свою сложу!» Ей-Богу!

– Ништо, ништо! – твердила, качая головой, старуха.

Параша слышала только начало этого разговора; узнала, кто был этот красивый русый молодчик. Она давно сидела на паперти с молодой, но мрачной бабой, которая была солдатка и вела подчас довольно веселую жизнь, так что мать Параши не раз, при случае, укоряла ее за дружбу с Ульяной, хотя Ульяна была им близкая родственница.

Немного погодя наймист очутился около паперти.

– Вы откудова? – спросил он у мрачной родственницы, опускаясь на землю.

– Мы-то?

– Известно вы! а то кто ж? Эка!..

– А из Печорок. Вон церковь-то у лесочка видна…

– Вот как! Это выходит нам, то есть, по дороге идти. Эта девка тебе сестра или сродственница какая?

Параша отвернулась.

– Вишь, я за ее за дядей замужем была…

– Что ж, овдовела, видно?

– Не-ет… Он в полку!

– Во как! То-то ты, небойсь, гуляешь?

Ульяна ударила его кулаком в плечо.

– Ульяна, а Ульяна! – сказала вдруг Параша, – пойдем к тетушке Дарье Ивановне…

И с этими словами встала. Ульяна поднялась за нею, но едва подошли они к телеге, на которой Дарья Ивановна торговала пряниками, наймист оказался снова около них.

– Ты что ж опять подошел? – шопотом спросила у него Ульяна. – Ведь, ей-Богу, не гожо так все… Наши печорские бабы вон смотрят.

Наймист ничего не отвечал ей, но красиво облокотившись на телегу и достав из кармана кожаный кошель с деньгами, обратился к старухе Дарье с следующими словами:

– Почтенная-с… изволь-ка отвесить нам фунтик товарцу-то вашего.

– Чево тебе, родной: пряничков, аль стручков, аль вот мятных?

– Давай и мятных… Все одно! Оно бы сладко было, а то ничего…

И позванивал деньгами.

Старуха отвесила фунт. Наймист подал несколько пряников Ульяне; та начала завязывать их в платок.

– Дай девке этой, – шепнула она ему в порыве родственного чувства (она принимала все эти любезности на свой счет).

Параша не отнекивалась; смеясь, приняла угощение и, только немного зарумянившись, спрятала стручки за сарафан на груди.

– Ну, топерь ступай себе… – начала было Ульяна.

– Вишь ты какая! – возразил ей наймист, – а провожать-то разве нельзя?

– Коли нельзя! Можно… Да ты топерь-то уйди… Ей-Богу, бабы смотрят. Ужо вон по тому порядку ступай, а мы пойдем по задам, на дороге и сойдемся… Не то еще подождем тебя у мельницы… А топерь ступай себе!

Наймист послушался и отошел. Параша, немного скосясь в сторону, долго следила за ним сквозь пеструю и шумную толпу, которая к полудню совсем разгулялась.

– Ну, а не ровен час, Ульяна, – сказала она потом, – как из наших кто увидит, как он с нами пойдет…

– Ну, чево ж ты робеешь? Ведь на тебя никто не подумает… Что ж нам с дороги гнать его? Человек волен идти – ну, и пристал, знамо дело, поговорить… Поди вон прогони его с дороги… не прогонишь ведь!

Параша успокоилась.

Несколько часов спустя наймист благополучно проводил их до деревни, но, к большому удивлению Ульяны, всю дорогу говорил с Парашей.

Они шли по большой дороге, за крестьянскими огородами, которые вплоть подступали к редкой в этом месте березовой аллейке. Вскоре солдатка, несколько огорченная, своротила в свой огород и скрылась на тропинке, протоптанной в густой и высокой конопле. Еще несколько шагов – и Параша увидала, как она отворила заднюю калитку на дворе своего свекра. Калитка затворилась со скрипом. Параша и наймист остались вдвоем. Отец Параши жил на самом западном конце деревни, так что им осталось пройти вместе пространство, равное дворам десяти.

Наймист подошел поближе к ней и опустил руку ей на плечо.

– Скажи ж ты мне: как тебя звать по имени?

– Прасковья…