Ночь и город

— В одиночку тебе меня не одолеть, Арри.

Несколько секунд они стояли неподвижно, гневно взирая друг на друга. Их лица почти соприкасались. Уличный торговец оттопыривал губы, Фабиан угрожающе выпятил челюсть. Потом Фабиан, почувствовав, что ему становится трудно выдерживать холодный взгляд своего визави, опустил глаза и пробормотал:

— Я натравлю на тебя своих ребят. Я выживу тебя с Уэст-Энда.

— Не выживешь.

— Ну ладно, — проговорил Фабиан, — но ты все равно болван. Ты просто смешон. Я предлагаю тебе полфунта, а ты отказываешься. Ты, ничтожество, отказываешься от моих денег! Почему? Потому что тебе не нравятся мои деньги. Кончай с этим, ты, придурок! Как ты думаешь, сколько денег ты собираешь со шлюх каждую ночь в Сохо?

— Я их не просто так беру, я даю им кой-что взамен. Я не альфонсик какой-нибудь.

— Когда-нибудь я отправлю тебя в больницу за такие слова!

— Пошел к черту! Сопли-то подбери! — отвечал Берт. — Я ведь тя знаю. Я тя знаю с тех пор, как ты пешком под стол ходил. Твоя брехня мне до лампочки. Тебе меня не одолеть, и у тя кишка тонка натравить на меня своих ребят потому что ты знаешь, чего я с тобой сделаю, коли мы снова встретимся. Упеки меня в больницу, а когда я выйду оттуда, ужо я тя достану! Я тя подстерегу, когда ты будешь один. Я…

— Ха! И это в благодарность за то, что я увидел, что ты на мели, и предложил тебе пару грошей!

— Арри, мы все в свое время чудили, но будь я трижды проклят, ежли когда-нить буду сидеть на шее у бабы. Будь здоров. — И с этими словами Берт вцепился в ручки своей тележки и покатил вниз по улице, выкрикивая пронзительным, как пожарная сирена, голосом: «Спелые! Отборные! Налетай!»

Дождь разом прекратился, будто на небесах завернули кран. Фабиан стоял как вкопанный. Он был взбешен и растерян. Он заглянул в кафе «Калабрия», маленького человека там не было. Он перешел улицу и зашел в «Везувий», но, не считая водителя такси и двух женщин с томными лицами, зал был пуст.

— Куда же он подевался, черт бы его побрал? — спрашивал себя Фабиан, идя по улице.

Небо заволокло тяжелыми серыми тучами. Влага, поднимаясь с земли, наполнила воздух теплыми испарениями. У Фабиана был раздраженный, потерянный вид — вид человека, заблудившегося в лабиринте. Он вдруг начал совершенно ясно осознавать, насколько огромен и непредсказуем этот Город. Исчерпав все свои возможности и ничего не обнаружив, он теперь был рад ухватиться за любую зацепку. В подобных обстоятельствах человек уповает на самое невероятное. Решив еще раз повторить сегодняшний маршрут, Фабиан повернул назад и пошел к Черинг-кросс-роуд.

И вдруг, словно по волшебству, толпа схлынула. В предутренние часы на улице царили мрак и запустение. Поток автомобилей тоже начал постепенно редеть. Даже итальянские рестораны закрывались. Только закусочная и аптека все еще работали, их вывески устало мигали во тьме. Фабиан свернул на Денмарк-стрит — он решил обследовать все кафе, расположенные в Сохо. Заглянул в кафе «Пападопулос». Там никого не было, кроме хозяина, который стоял, расчесывая свою роскошную темную шевелюру, да двух смуглых киприотов, торговцев арахисом, игравших в домино. Монотонно постукивали костяшки, старенький граммофон наигрывал какую-то старинную греческую мелодию, простой заунывный мотив, сошедший с гор Смирны, — казалось, будто жалобный плач флейты парит в воздухе вместе с кольцами сигаретного дыма, унося этих людей прочь от окружающей действительности.

— Не видел невысокого типа в котелке? — спросил Фабиан.

Хозяин покачал головой.

Фабиан дошел до угла улицы и снова свернул на Хай-стрит в Блумзбери. Дождь распугал всех прохожих — казалось, Город умирает. Продираясь сквозь плотную завесу облаков, луна посылала бледный рассеянный свет на западную часть ограды церкви Святого Джайлза. Из подвала, в котором располагался ночной клуб, доносился приглушенный стук барабана и завывания трубы. Фабиан остановился у дома номер 19А.

Когда-то здесь был магазин, но теперь его окна были замазаны черной краской, и ничто, кроме тоненькой полоски света под дверью, не указывало на то, что внутри теплится жизнь. Это мрачное, Богом забытое место было отдано на откуп неграм. Здесь были щеголеватые американские «угольки» с акцентами тягучими и густыми, как сироп, здесь можно было увидеть и остролицых гвианцев с желтыми глазами, и людей из племени йоруба с головами, напоминавшими своей формой репу, и ашанти с лицами цвета вытертых подкладок, исполосованными родовыми отметинами, и что-то невнятно бормочущих полукровок с Тринидада, и жизнерадостных шоколадных кубинцев, и выходцев с Ямайки с ослепительными улыбками — нелепо скроенных людей с желтоватым цветом кожи, в чьих жилах текла невообразимая смесь самых разных кровей.

— Не видели здесь невысокого типа в котелке? — спросил Фабиан.

Два или три негра покачали головами.

— Черт, я… — начал Фабиан. Внезапно он остановился, вглядываясь сквозь дым, и затем устремился к угловому столику. — Душитель! — заорал он. — Старый ты сукин сын!