Ночь и день

— Джоан, дорогая, — Ральф даже вскочил от волнения, — разве не очевидно, что всем нам приходится чем-то жертвовать? Что толку это отрицать? Какой смысл с этим бороться? Так было, и так будет всегда. У нас нет денег и никогда не будет. И наш удел — тянуть лямку изо дня в день, пока не упадем замертво, впрочем, таков удел многих, если подумать.

Джоан посмотрела на него, хотела что-то сказать, но удержалась. Потом очень осторожно произнесла:

— Ты счастлив, Ральф?

— Нет. А ты? Хотя, может, я так же счастлив, как и большинство из нас. Один Бог знает, счастлив я или нет. И что такое счастье?..

Произнеся эту сакраментальную фразу, он все же едва заметно улыбнулся сестре. Она, как обычно, задумалась, прежде чем ответить.

— Счастье, — повторила Джоан, будто пробуя это слово на вкус, и умолкла. Какое-то время молчала, словно рассматривала это «счастье» со всех сторон. — Хильда сегодня заходила, — вдруг произнесла она, точно речи ни о каком счастье и вовсе не было. — Принесла показать Бобби — такой славный мальчуган…

Ральф с удивлением заметил, что ей хочется уйти от опасно-доверительного разговора, обратившись к общесемейным темам. И все же, подумал он, она единственная из родни, с кем можно поговорить о счастье, хотя вообще-то он вполне мог бы поговорить о счастье и с мисс Хилбери при первом знакомстве. Он окинул Джоан придирчивым взором: она выглядела такой провинциальной в своем глухом зеленом платье с выцветшим кружевом, такой терпеливой и покорной, как будто заранее смирилась со всеми ударами судьбы. И ему это не понравилось. Ему захотелось рассказать ей о семействе Хилбери и как-то принизить их, потому что в небольшой битве, которая нередко случается между двумя быстро сменяющимися жизненными впечатлениями, жизнь Хилбери в его воображении начала одерживать верх над жизнью Денемов, и ему хотелось убедиться, что в каком-то смысле Джоан намного превосходит мисс Хилбери. Он чувствовал, что его сестра куда оригинальнее и энергичнее мисс Хилбери, но Кэтрин произвела на него впечатление человека большой жизненной силы и железного самообладания, и в данный момент бедняжке Джоан никакого преимущества не сулил тот факт, что она внучка лавочника и сама трудится не покладая рук. Беспросветность и убожество такой жизни угнетало его, несмотря на твердую уверенность, что семья у них по-своему выдающаяся.

— Поговоришь с мамой? — спросила Джоан. — Потому что, видишь ли, нужно как-то все уладить. Чарльз должен написать дяде Джону, если он согласен.

Ральф нетерпеливо вздохнул:

— По-моему, это не важно. Так или иначе, он обречен на прозябание.

Щеки Джоан вспыхнули.

— Вздор, — сказала она. — Зарабатывать на жизнь не стыдно. Я, например, горжусь тем, что сама себя обеспечиваю.

Ральфу было приятно это услышать, но он перебил ее, из какого-то чувства противоречия:

— Может, потому, что ты разучилась радоваться? У тебя не хватает времени на что-нибудь достойное…

— Например?

— Ну, прогулки, музыка, книги, знакомство с интересными людьми. Ты ничего не делаешь такого, что действительно стоит делать. Как и я, впрочем.

— Мне кажется, ты мог бы при желании сделать эту комнату поприличней, — заметила она.

— Какая разница, в какой комнате жить, если лучшие годы проводишь в конторе, занимаясь бумагомаранием?

— На днях ты говорил, что юриспруденция — интересное занятие.

— Да, для тех, кто может себе позволить ею заниматься.

— Ой, надо же, Герберт только сейчас отправился спать, — перебила его Джоан, когда на лестничной площадке с грохотом захлопнулась дверь. — А потом утром его не разбудишь.

Ральф устремил взор в потолок и поджал губы. Ну почему, думал он, Джоан хоть на минутку не отвлечется от повседневных хлопот? Казалось, она все сильнее в них увязает, и вырваться во внешний мир ей удается все реже, вылазки эти все короче, а ведь ей всего лишь тридцать три года.

— Ты в последнее время ходишь к кому-нибудь в гости? — вдруг спросил он.

— Времени не хватает. А почему ты спрашиваешь?

— Полезно бывает познакомиться с новыми людьми, только и всего.

— Бедный Ральф! — вдруг сказала Джоан с улыбкой. — Ты думаешь, твоя сестра становится старой занудой, да?

— Ничего подобного, — поспешил он заверить ее, покраснев при этом. — И все же разве это жизнь, Джоан?! Если ты не занята в конторе, ты хлопочешь обо всех нас. И, боюсь, я к тебе не всегда справедлив.

Джоан поднялась и постояла с минуту, потирая озябшие руки — очевидно обдумывая, что на это ответить и стоит ли вообще отвечать. Брата с сестрой объединяло сейчас редкое чувство близости. Нет, им обоим теперь слова были не нужны. Джоан, проходя, потрепала брата по голове, пробормотала «спокойной ночи» и вышла из комнаты. Несколько минут после ее ухода Ральф сидел недвижно, подперев щеку рукой, взгляд его становился все более сосредоточенным, на лбу вновь обозначились морщины — приятная нега от чувства взаимной дружеской симпатии постепенно проходила, и он остался наедине со своими мыслями.