Ночь длиною в жизнь

— Я полагаю, что у нашей истории будет более счастливый конец, если я не вывалю перед подозреваемым все наши доказательства. Но верьте мне, детектив, это вовсе не родственные разборки. Я позвоню вам примерно через час с полным отчетом. А пока вот вам для начала: полчаса назад он полностью сознался в обоих убийствах, включая исчерпывающие мотивы и подробности обстоятельств смерти, которые могут быть известны только убийце. Он намерен отрицать все до скончания времен, но, к счастью, у меня для вас припасено еще множество аппетитных кусочков. Думаете, хватит?

На лице Стивена ясно читались определенные сомнения насчет подобных признаний, но малышу хватило здравого смысла не углубляться.

— Вполне достаточно. Спасибо, детектив.

— Шимус! Фрэнсис! — раздался снизу голос ма. — Если ужин сгорит, клянусь, я вас обоих поколочу!

— Мне пора идти, — сказал я. — Сделайте одолжение: побудьте еще немного здесь. Внизу моя дочка; не хотелось бы, чтобы она это видела. Дайте мне время ее забрать, прежде чем пойдете. Ладно?

Я обращался к обоим. Шай кивнул, не поднимая глаз.

— Нет проблем. Сядем поудобнее, а? — Стивен нагнулся над диваном и протянул руку, чтобы помочь Шаю подняться. Помедлив секунду, Шай принял руку.

— Удачи. — Я застегнул куртку, спрятав пятна крови на рубашке, прикрыл рану на голове позаимствованной с вешалки черной бейсболкой с надписью «Велосипеды М. Конахи» и вышел.

Шай глядел на меня из-за плеча Стивена. Никто прежде не смотрел на меня так — ни Лив, ни Рози: словно он безо всякого усилия видел меня насквозь. Не осталось потаенных уголков, не осталось вопросов без ответа.

Шай не сказал ни слова.

22

Ма оторвала всех от телевизора и вновь слепила рождественскую идиллию: на кухне, заполненной паром и гулом голосов, толпились женщины, парни скакали туда-сюда с прихватками и тарелками, воздух был напоен шипением мяса и запахом жареной картошки. У меня голова пошла кругом, словно я отсутствовал сто лет.

Холли, Донна и Эшли накрывали на стол; они раскладывали бумажные салфетки с веселыми ангелами и пели «Динь-динь-дон, Бэтмен — вон!». Я четверть секундочки полюбовался ими, просто чтобы сохранить в памяти образ. Потом положил руку на плечо Холли и прошептал на ухо:

— Милая, нам пора.

— Пора? Но… — Холли обиженно раскрыла рот и от растерянности не сразу смогла набрать обороты для спора. Я послал ей родительский сигнал тревоги пятой степени, и она сдулась.

— Собери вещи. Быстрее.

Холли грохнула на стол приборы и потащилась в коридор, норовя идти как можно медленнее, Донна и Эшли смотрели на меня так, словно я откусил голову кролику. Эшли отшатнулась.

Ма высунулась из кухни, размахивая громадной сервировочной вилкой, как электрошокером.

— Фрэнсис! Ну наконец-то соизволил. Шимус с тобой?

— Нет. Ма…

— Не ма, а мамочка. Ступай за братом, и оба помогите отцу выйти к ужину, пока все в уголья не превратилось от вашей медлительности. Давай!

— Ма. Нам с Холли надо идти.

Мама разинула рот, на секунду утратив дар речи, а потом взревела, как сирена воздушной тревоги:

— Фрэнсис Джозеф Мэки! Это что, шутка? Немедленно скажи, что пошутил.

— Прости, ма. Мы заболтались с Шаем, я не следил за временем, знаешь, как бывает. А теперь мы опаздываем. Нам нужно бежать.

Подбородок, грудь и животы заняли боевую позицию.

— Мне наплевать, который час; твой ужин готов, и ты не выйдешь из этой комнаты, пока не съешь его. Сядь за стол. Это приказ.

— Никак не возможно. Еще раз прости за беспокойство. Холли!

Дочь стояла на пороге, едва просунув одну руку в рукав пальто, и глядела на нас широко раскрытыми глазами.

— Холли, бери портфель! Быстро.

Ма изо всех сил шлепнула меня вилкой по руке — синяк точно останется.

— Не смей притворяться, что меня тут нет! Хочешь, чтобы у меня приступ случился? Ты вернулся, чтобы посмотреть, как мать рухнет бездыханной?

Осторожно, по одному, остальные возникли в дверях кухни, наблюдая за происходящим через мамино плечо. Эшли, обогнув ма, зарылась в юбку Кармелы.

— Мне в общем-то все равно, но если у тебя такие планы на вечер, дело твое. Холли, я сказал — быстро.

— Раз ты только об этом и мечтаешь, то ступай себе, надеюсь, тебе будет приятно, когда я умру. Ступай, убирайся. Твой бедный брат разбил мне сердце, так мне теперь незачем жить…

— Джози! Что там за чертовщина? — донесся из спальни яростный рев, прерванный неизбежным приступом кашля.

Мы уже по горлышко окунулись во все то, от чего я пытался оградить Холли, и продолжали стремительно погружаться.

— …а я, несмотря ни на что, гроблю свое здоровье, устраиваю для вас всех Рождество, день и ночь у плиты…

— Джози! Хватит орать, мать твою за ногу!

— Па! Тут дети! — взвизгнула Кармела и закрыла руками уши Эшли. Больше всего моей сестре хотелось свернуться клубком и умереть.

Ма верещала, и с каждой секундой все громче.

— …а ты, неблагодарная тварь, не соблаговолишь даже поужинать с нами, мы для твоей задницы нехороши…

— Да уж, ма, соблазнительно, но я, пожалуй, откажусь. Холли, очнись! Бери портфель. Пошли.