Но и я

Я принимаю душ, одеваюсь, хватаю сумку и ухожу, так и оставив их, обоих, отец продолжает что-то говорить Но, она ничего не отвечает, если бы я могла, я бы посоветовала ей мой старый способ, которым я пользовалась в детстве, — надо просто закрыть ладонями уши и образовать вокруг себя пустоту, не слышать больше шума и грохота, заставить этот оглушительный мир замолчать.

Я бегом несусь на остановку, боюсь опоздать на урок Марана, из-за того, что я не позавтракала, кружится голова, я влетаю в заднюю дверь автобуса, протискиваюсь между людей, вокруг гудят слова, к ним примешивается шум мотора, в висках стучит кровь, я смотрю на электронное табло, где меняются названия остановок и время прибытия на конечную, красные буквы скользят слева направо, я считаю гласные, чтобы не заплакать.

Я вхожу в лицей вместе со звонком, Лукас ждет меня у лестницы, мне жжет глаза, я приближаюсь к нему, и он вдруг обнимает меня, я чувствую совсем рядом его большое тяжелое тело, его дыхание в моих волосах.

40

Книги имеют главы, чтобы разделить течение жизни на отдельные моменты, показать движение времени или развитие событий; иногда они даже имеют коротенькие, исполненные обещаний названия: Встреча, Надежда, Падение, как названия картин. Но в реальной жизни ничего этого нет, ни названия, ни вывески, ни предупреждающего знака, — ничего, что говорило бы: внимание — опасность, частые оползни, или — неминуемое разочарование. В жизни мы остаемся наедине со своим маскарадным костюмом, и что с того, если он разодран в клочья.

Я сделала бы что угодно, только бы Но осталась. Я мечтала, чтобы она стала членом семьи, чтобы у нее были своя тарелка, стул, кровать по росту, я мечтала о зимних воскресеньях, о запахе убежавшего молока. Я мечтала о том, чтобы наша жизнь была похожа на жизнь других. Чтобы у каждого было свое место за столом, свой час в ванной, свои домашние обязанности, отлаженный механизм — живи себе спокойно.

Я верила, что порядок вещей поддается коррекции, что программу можно изменить. Верила, что жизнь может быть другой. Верила, что помочь кому-то — это значит все с ним разделить, даже то, что трудно понять, самое сумрачное, неприглядное. Истина же заключается в том, что я — просто Мадам Всезнайка (так меня называет отец в минуты гнева), жалкий пластмассовый компьютер, предназначенный для детских игр, загадок и головоломок, дающий правильный ответ глупым голосом дебильного зайца.

Истина в том, что я до сих пор не умею завязывать шнурки, хоть мой бортовой компьютер и оснащен сотней дрянных и бесполезных опций.

Истина в том, что порядок вещей таков, каков он есть. Реальность всегда берет свое, и иллюзии умирают так тихо, что мы и не замечаем. Реальность всегда побеждает.

Мсье Маран прав, нечего предаваться пустым мечтам. Мир нельзя изменить, он гораздо сильнее нас.

Отец ушел на работу, мама отправилась по магазинам. Размышляла Но недолго. О чем они вообще думали? Что она будет покорно сидеть и ждать места в Центре социальной адаптации? Что достаточно, если они все ей объяснят, четко выговаривая все слова, — нет, ты больше не можешь у нас оставаться, мы не можем оказать нужную тебе помощь, мы заживем себе спокойно, как раньше, спасибо, что зашла, до новых встреч?

Когда я вернулась домой, ее уже не было. Я стояла в опустевшей комнате, Но застелила постель, пропылесосила, все вещи занимали свои прежние места, словно она заранее составила шпаргалку, что где стоит, словно она знала, что однажды ей придется привести комнату в первозданный вид. Я посмотрела на марокканский ковер, на котором она так любила валяться, на лампу, которую она не выключала даже ночью, подумала о ее стареньком чемодане на колесах, о близящейся ночи, пустынных улицах. И закрыла глаза.

Она оставила все, что мама дала ей из одежды, заботливо сложила ровной стопкой на столе. Она опустошила аптечный шкафчик, об этом сказал отец, взяла все, что там оставалось, — снотворные, транквилизаторы, все.

На моем столе она оставила потрепанный конверт со снимком маленькой Но, я повертела его, надеясь отыскать пару слов, но ничего не было, только ее огромные глаза, смотрящие прямо в объектив. Прямо на меня.

41

Когда Но позвонила в дверь, Лукас смотрел телевизор. В одной руке у нее был чемодан, в другой — пара пакетов, под свитером — голое тело, на шее просвечивали вены. Он подхватил вещи и впустил ее. Чтобы не упасть, Но цеплялась за стену. Она еле-еле стояла на ногах. Лукас помог ей дойти до спальни матери, снял с нее джинсы и кроссовки, укрыл одеялом и погасил свет. Он сразу же позвонил мне и разговаривал голосом киношного гангстера, так что я мигом все поняла.

За несколько дней до этого Лукаса навестила мать, забила холодильник, взяла кое-что из одежды, оставила очередной чек и исчезла. Так что у нас было немного времени в запасе.