Стуча копытами, впряженные в три кареты небольшие лошадки проследовали по улице Тринадцати факторий, повернули за угол Дома Консу, где располагались основные апартаменты гунханов, и остановились напротив Академии Ю-хуа. Там путешественников должны были ожидать их сумки и саквояжи. Первый и последний экипажи представляли собой просто открытые телеги. По бокам этих телег было приделано по две скамейки, и на каждой из них сидели три гвардейца, одетых в простое крестьянское платье. Средний экипаж являлся английской каретой, преподнесенной в дар верховному правителю от иностранных торговцев. Она была не слишком роскошно разукрашена, однако полностью обита бархатом внутри.
После того, как Лин Цзе-сю и его племянница нежно попрощались друг с другом, Лин проводил всю группу к карете. Мей-ли и сестра Кармелита забрались в кузов первыми и заняли места на заднем сидении. Лин пожал руки Россу и Льюису и поклонился каждому из них в отдельности, после чего они также поднялись в карету и сели напротив Мей-ли и сестры Кармелиты. Чиновник отдал последние распоряжения кучеру, затем поднял руку и дал знак экипажам двигаться вперед.
Лин Цзе-сю стоял, подняв руку кверху, как будто благословляя, и смотрел вслед карете, исчезающей в сгущающихся сумерках. Когда карету нельзя было уже увидеть или услышать, он опустил ладонь и сложил руки на груди. Лин Цесю почувствовал, как на глазах его выступают слезы. Однако он не стал вытирать их, и они покатились по щекам, падая на землю. Медленно покачивая головой, он прошептал слова, написанные в Тао Те Чинге: «Делай свое дело, затем уходи; таков Путь Неба».
* * *
В то же самое время, когда Лин Цзе-сю, проводив Росса и его спутников, вернулся в Академию Ю-хуа, глава английского торгового консульства приближался к Кантону. Получив послание, информирующее его об указе Лина Цзе-сю и о том, что иностранный квартал изолирован от всего окружающего мира, Эллиот незамедлительно покинул Макао на борту шхуны «Луиза», водоизмещением семьдесят пять тонн. С собой он взял четырех членов команды и небольшую, предназначенную для высадки на берег гичку с восемнадцатипушечного корвета «Ларне» – единственного английского боевого корабля, помимо находящегося в настоящий момент в заливе сорокачетырехпушечного фрегата «Лансит» – и оставил капитана «Ларне», П. Дж. Блейка, в Макао временно исполняющим обязанности торгового консула. Блейк должен был послать призыв всем торговым кораблям, покидающим Макао, о помощи любым вооружением, принадлежащим Королевскому военно-морскому флоту, которое могло случайно оказаться на их борту. И он, если в течение шести дней не получит об Эллиоте никаких известий, должен был принять на себя полное командование и действовать на свое усмотрение согласно складывающейся ситуации. Однако, ни при каких обстоятельствах Блейку не дозволялось делать попытки прорваться к заложникам до тех пор, пока не прибудет подкрепление.
Достигнув гавани Вампоа этим же воскресением, но раньше, чем Росс отправился в путь, Эллиот дал указания капитану Ффиске держать «Лансит» на якоре и не предпринимать никаких действий до поступления дополнительных распоряжений. Затем Эллиот отправился на остров Нэпай, расположенный в пяти милях вниз по реке от Кантона, где поставил «Луизу» на якорь. Теперь, одетый в полную форму, он, сидя в небольшой, одномачтовой гичке, проходил последний отрезок пути в город, надеясь проскользнуть мимо любого скопления кораблей, которые, возможно, будут блокировать реку.
Дул относительно слабый ветер, и все четверо членов команды использовали и паруса, и весла для того, чтобы пройти оставшиеся пять миль. Когда они подплыли поближе к краю обрыва напротив площади, Эллиот насчитал всего полдюжины фей-cue, или «быстрых крабов» – боевых лодок, оснащенных единственной, расположенной спереди небольшой пушкой. Лодки были вытянуты в форме полукруга на расстоянии примерно пятидесяти ярдов от берега, по всей длине обрыва реки. Несколько других чоп-лодок маячило неподалеку, однако они не казались частью организованного заслона и не заинтересовали Эллиота.
Понимая, что его появление окажет огромное влияние на поднятия духа заложников, и чувствуя, что для него не составит большого труда пройти через заслон китайских боевых лодок, Эллиот приказал одному из матросов поднять флаг. Глядя, как английский стяг поднимается вверх по мачте, капитан Эллиот ощущал одновременно и прилив гордости, и горечь от коварства высокопоставленного чиновника, который предпринял свои действия как раз в то время, когда верховный английский представитель в Китае находился вдалеке от Кантона. Он также обвинял самого себя в том, что, по его предположению, являлось громадным просчетом.