Ниже бездны, выше облаков

Она схватила меня за шиворот и поволокла вглубь раздевалки. Остальные окружили нас плотным кольцом, точно так, как когда-то мы – Волкову.

– Ты, тварь, совсем берега попутала? Ты себя хоть в зеркало видела, уродина? Ты на кого губу раскатала, лохушка тупая? Это мой парень. Тебе ясно, мразь? – она выкрикивала и на каждой фразе толкала меня в грудь, пока я не упёрлась в стену.

Потом схватила за волосы и резко дёрнула вниз. Я взвыла от боли и согнулась пополам. Подруги стали смеяться и подначивать её:

– Анька, давай, а то эти малолетки вконец оборзели.

– Проучи овцу, пусть знает, как трогать чужое.

– Разбей ей морду!

Я пробовала выкрутиться, но Анита ещё крепче вцепилась мне в волосы. Потом руку выкрутила так, что я и пошевелиться не могла.

– Слышь ты, подстилка дешёвая, ещё раз увижу твою мерзкую рожу рядом с Расходниковым – и тебе конец!

Анита норовила ударить меня коленом в лицо, но я, как могла, уворачивалась и закрывалась свободной рукой. Тогда она повела на себя заломленную руку. Резкая боль стрельнула в плечо, и я невольно вскрикнула. Девчонки засмеялись, а Анита разразилась матом. Я же думала только об одном: скорее бы меня отпустили и всё закончилось. Стоять в такой унизительной позе было просто невыносимо. Но эта ненормальная Манцур, похоже, только входила во вкус. Она с яростью вонзила ногти в моё запястье и снова вывернула мне руку.

– Ты у меня, кобыла, навсегда запомнишь, как липнуть к моему, слышала, мо-е-му парню!

Один раз ей всё-таки удалось заехать мне коленом по подбородку. Зубы клацнули, во рту появился металлический привкус. В этот момент дверь с грохотом распахнулась. Подруги Манцур умолкли, а потом и её саму от меня оторвали. Я выпрямилась. Меня не трясло – колотило. Наверное, у меня был шок, потому что ни говорить, ни плакать, ни соображать я не могла.

Это был Дима. Мой Дима. Как хорошо, что он пришёл! Он заслонял меня собой, а Манцур так и продолжала нападать, наскакивая на нас с каким-то жутким остервенением и выкрикивая угрозы и ругательства. А потом Дима ударил её по лицу. Все буквально остолбенели, особенно Анита. Она так и застыла с открытым ртом. Дима схватил меня за руку и увёл оттуда.

Всякий, кто бы ни встретился нам в коридоре, вестибюле, гардеробе, смотрел на меня и глумливо ухмылялся. Как будто все уже знали о том, что меня избили, унизили, опозорили. Там же околачивались и Запевалова с Лукьянчиковой. С каким же злорадством Женька на меня смотрела! Остальные откровенно смеялись надо мной. Это было просто ужасно, словами передать невозможно. Дима оделся быстро, меня же как сковало по рукам и ногам. Он не злился, наоборот, старался помочь. Прибежала Анита и снова принялась орать на меня. Обзывала последними словами. Дима стоял напротив меня (помогал с замком, который как назло заело), а к Манцур – спиной. Один раз он обернулся к ней:

– Успокойся уже, истеричка.

– Да пошёл ты, козёл! Ты ещё пожалеешь!

Она выкрикивала оскорбления, но он больше на них не реагировал. Наконец справился с замком. Анита и это высмеяла. Но Дима, будто не замечая её слов, надел на меня шапку, завязал шарф, посмотрел мне в глаза и улыбнулся так тепло, так по-доброму, что ужас и мучительный стыд мгновенно отступили. Я улыбнулась ему в ответ, а потом, уходя, случайно кинула взгляд в сторону Запеваловой и Лукьянчиковой и явственно прочла на их лицах зависть…

* * *

Весь кошмар пережитого унижения и издевательства перечеркнула одна-единственная Димина улыбка. В тот момент мне подумалось: «Да я же ему нравлюсь! Был бы он равнодушен ко мне, разве стал бы так себя вести? Заступаться за меня, заботиться…» Я даже заплакала от восторга и эйфории. Ради такого можно было и потерпеть Анитины выходки. Меня переполняли необыкновенные ощущения – не просто радость, а предчувствие ещё большей радости, нет – счастья, неземного счастья, чуда.

Однако к вечеру следующего дня моей восторженности в разы поубавилось. С самого утра и до поздней ночи я ждала от Димы хоть какой-то весточки: звонка или сообщения, пусть самого коротенького. Всё же был бы знак. Но напрасно. Дима не позвонил и не написал. Чёрт, да хоть бы смайлик послал. Ни-че-го…

Ну а восьмого марта от былой радости не осталось и следа. Мама с папой отправились в гости. Я отказалась ехать с ними. Настроение было совсем не праздничное. К вечеру я и вовсе захандрила. Даже всплакнула. Ну как же так? Позавчера он был со мной таким… таким… А теперь даже с праздником не поздравил…

17. Дима Женский день