Ниже бездны, выше облаков

Обычно мы ходили в кафе Лопырёва-старшего. Но тот, видимо, подсчитал доходы-расходы и запретил Эдику водить туда друзей – мы ведь там не платили. Не из наглости – Эдик сам так захотел, да нам и счёт не выставляли. Но в этом году лавочка прикрылась и чаще всего мы стали собираться у Ольги Лукьянчиковой. Мать у неё вечно в делах, отца не было и нет, так что квартира почти всегда пустует. К тому же Ольга умеет готовить, не так, конечно, вкусно, как, например, моя мама, но тоже ничего. Иногда, а точнее, пару раз, она доставала из закромов своей матери вино. Мы с Женькой даже пробовать не захотели, а Ольга и мальчишки оба раза не только пробовали, но и хорошенько выпивали. И вели себя потом по-дурацки. Бородин становился чересчур разговорчивым и доставал своей заумной болтовнёй на темы, которые никому не интересны. Вроде: «Вы представляете, на Марсе обнаружили в почве уникальное вещество. Провели анализы, и оказалось, что это сплав! Это ведь доказывает, что некогда там существовала жизнь! И не просто жизнь. Там была цивилизация! Это же так интересно! Я фанатею, когда думаю об этом». Бородин вообще сдвинут на фантастике, космосе и прочей ерунде и думает, наверное, что другие тоже должны всем этим восторгаться. Правда, обычно он держит себя в руках и не навязывается, но вот выпьет чуть, и начинается: миры, галактики, роботы, сверхлюди… Тоска! Причём оба раза как будто персонально мне рассказывал, так что не слушать вроде как было неудобно.

Лопырёв (впрочем, с ним-то как раз ничего необычного не было) хвастался новыми шмотками, навороченными гаджетами и прочей фигнёй – можно подумать, мы сами из леса вышли и ничего такого в жизни не видели. Но вот кто действительно выкидывал фокусы – так это Ольга. Она прямо липла к Бородину! Слушала его занудные речи и млела. А то вдруг прижималась к нему или наглаживала.

Потом, на другой день, мы с Женькой её подкалывали, но она категорически отрицала, что приставала к Антону. Говорила, что даже в мыслях ничего подобного не было, что она просто «общалась». Бородин смущался ничуть не меньше и с тех пор, по-моему, придумывал разные отговорки, только чтобы к Ольге не идти.

Я тоже была не в большом восторге от этих посиделок у Лукьянчиковой, и прежде и теперь. Теперь – особенно. Мне и в школе общества Запеваловой хватало за глаза и совсем не хотелось тратить на неё ещё и единственный в неделю выходной. Поэтому я, как и Бородин, в последнее время находила всевозможные отговорки, только чтобы остаться дома. С появлением Димы мне действительно лишний раз из дома выходить не хочется. Почему – не знаю. А уж тем более проводить время в компании, где к нему относятся так враждебно и говорят о нём одни гадости. В минувшее воскресенье, когда я снова отказалась, Женька даже вскипела, но я всё равно не поддалась. Зато в эти выходные отвертеться уже не удалось: Запевалова настояла, чтобы мы все обязательно пришли к Ольге.

Вечером позвонил Бородин, спросил, пойду ли я. Сказала, что да, видимо, придётся. Бородин понимающе усмехнулся и ответил, что тогда и он пойдёт. Раньше я бы весь вечер думала, почему он так сказал, словно готов идти туда только из-за меня. А теперь мне было плевать. Мне было интересно лишь то, что имело хоть какое-то отношение к Диме, а всё остальное меня вообще нисколько не волновало.

К Лукьянчиковой шла с нулевым настроением. Хотя теперь это моё обычное состояние. А она между тем приготовилась так, будто у нас какой-то праздник намечался: салатики, бутерброды с икрой, мясо, фрукты. Прямо пир горой. И сама принарядилась, накрасилась, кудри накрутила. Не то что я. Когда мне на душе плохо, я даже в зеркало на себя боюсь смотреть. Хотя здесь и не для кого стараться выглядеть хорошо. Я пришла первой, немного раньше, чем условились. Ольга наносила последние штрихи. К вечернему платью надела туфли на каблуках, на мой взгляд, это было лишним: и не шло ей, и вообще – к чему столько шика для обычных воскресных посиделок? Ольга, наверное, заметив моё кислое выражение, спросила:

– Ну как?

– Отлично, – соврала я.

– Правда? – Ещё и на каблуках крутанулась.

– Вообще супер, – заверила я её.

Я знаю поговорку «Лучше горькая правда, чем сладкая ложь» – но это в теории. А в жизни мне всегда очень сложно говорить человеку эту самую горькую правду, потому что боюсь сделать больно, расстроить, обидеть. Я сама остро переживаю, когда слышу, хоть и не так уж часто, неприятные вещи о себе. Поэтому, даже когда приходится быть откровенной, выбираю расплывчатые фразы, а то и вообще уклоняюсь от ответа. Что говорить, я даже мамины рыбные котлеты хвалю, хотя ем их буквально через силу, а если она не видит, то выбрасываю. И всё равно хвалю. А как сказать подруге в глаза, что у неё короткие, толстые ноги, которые в туфлях на длинном тонюсеньком каблуке смотрятся просто ужасно?

Потом Ольга спросила как-то вкрадчиво:

– Тань, а ты не знаешь, Антон придёт сегодня или нет?

– Придёт, – сказала я.

– Он тебе сам сказал, или ты так думаешь?

– Сам сказал.