Ницше и пустота

Несоответствующие изображения ницшевского учения о сверхчеловеке имеют свое единственное основание всегда в том, что людям до сих пор не удавалось принять всерьез философию воли к власти как метафизику и понять учение о нигилизме, о сверхчеловеке и прежде всего учение о вечном возвращении того же как необходимые ей составные части метафизически, а это значит – помыслить их из истории и существа завидной метафизике. Ницщевская запись (XV, 241) принадлежит к яснейшим и в своем роде красивейшим. Ницше говорит здесь о полуденной ясности высокого настроя, в силу которого новоевропейский человек предопределен быть безусловной серединой и единственной мерой сущего в целом. Фрагмент, конечно, поставлен в имеющемся посмертном издании книги («Воля к власти») на немыслимое место, к тому же оставлен вне сквозной нумерации и потому труднонаходим. Он стоит предисловием к 1-й главе («Критика религии») II книги («Критика прежних верховных ценностей»). Вставление этого фрагмента на названное место доказывает, пожалуй, всего яснее всю проблематичность книги «Воля к власти». Названный фрагмент промеряет простыми и уверенными шагами ницшевскую принципиальную метафизическую установку, а потому он должен был бы если уж служить предисловием, то ко всему тому главному произведению. Почему эту запись мы привели как раз теперь, станет видно, как только мы заново проясним ход нашего вопрошания. Необходимо в противовес тому, что Ницше показывает в качестве истории метафизики, взглянуть с большей изначальностью в историю метафизики. В этих видах следовало прежде всего внести еще большую ясность в ницшевское изображение и понимание метафизики. Оно «моральное». «Мораль» означает здесь система оценок. Всякое истолкование мира, будь то наивное или совершенное расчетливо, есть полагание ценностей и тем самым формирование и образование мира по образу человека. В особенности то законодательное полагание ценностей, которое всерьез принимает открытие человеческого источника ценностей и приходит к завершенному нигилизму, призвано, собственно, понять и водить человека как законодателя. Оно должно в безусловном очеловечении всего сущего искать истинное и действительное.

Метафизика есть антропоморфия – образование и созерцание мира по образу человека. В метафизике, как Ницше ее истолковывает и, главное, какою он ее требует в качестве будущей философии, отношение человека к сущему в целом оказывается соответственно решающим. Тем самым за пределами ценностной идеи мы сталкиваемся с обстоятельством, которое почти навязано нам метафизикой воли к власти; ибо эта метафизика, к которой принадлежит учение о сверхчеловеке, выдвигает человека, как ни одна метафизика прежде, на роль безусловной и единственной меры всех вещей.

Метафизика и антропоморфия

Уже первое связное высказывание Ницше о своем учении о воле к власти в работе «По ту сторону добра и зла» (1886) показывает законодательную роль человеческого самоощущения и преимущественное положение человеческой самоданности при всяком истолковании мира: «Если нет другой более реальной “данности”, чем наш мир желаний и страстей, если ни вверх, ни вниз нам нет выхода ни к какой “реальности”, кроме реальности наших порывов, – ибо мышление есть лишь соотнесение этих порывов друг с другом, – то, может быть, позволительно сделать следующую попытку и задаться вопросом, не достаточно ли этой “данности”, чтобы по аналогии с ней понять и так называемый механистический (или “материальный”) мир?» (VII, № 36).

Ницше предпринимает в своей метафизике воли к власти эту попытку. Если уже материальный, безжизненный мир он мыслит от человека и по человеческим порывам, то тем более живой и исторический мир он будет истолковывать «человечески». Мы начинаем ощущать, с какой решимостью ценностная идея как пересчет всего сущего на основную ценность воли к власти сразу делает своим сущностным основанием именно это, что вообще сущее как таковое истолковывается по человеческому бытию, а не просто так, что истолкование осуществляется «через» человека.

Взглянем поэтому теперь пока в сторону от ценностной идеи и подумаем об отношении человека к сущему как таковому в целом, о виде и способе, какими это отношение определялось в истории метафизики. Так мы войдем в круг вопросов, который стал нам, правда, близок благодаря собственной метафизике Ницше и его истолкованию метафизики, но который одновременно отсылает в области большей изначальности. Они известны и прежней метафизике. Так, звучит чуть ли не общим местом, если мы, например, упомянем, что метафизика Нового времени отмечена особенной ролью, которую в ней играет человеческий «субъект» и апелляция к субъективности человека.