Ницше

При первых лучах солнца я ухожу на одинокий утес, омываемый волнами и, вытянувшись на нем под зонтиком во весь рост, как ящерица, лежу и вижу перед собой только море и чистое небо.

Перед моими глазами расстилается море, и я могу забыть о существовании города. Далекие колокола звонят Ave Maria, и до меня доносятся на грани дня и ночи эти грустные и немного нелепые звуки; еще минута и все смолкает! Отчего не может говорить это бледное, еще светящееся от солнца море! Окрашенные в самые тонкие неуловимые цвета, облака пробегают по небу на фоне ежедневно повторяющейся вечерней зари; и небо тоже молчит. Небольшие утесы и подводные камни скрылись в море как бы в поисках последнего убежища. Все молчит, все лишено дара слова. Душа моя растворяется в этом подавляющем, красивом и жестоком молчании.

Болезнь совершенно не затронула интеллектуальной мощи «последнего ученика Диониса». Может быть, даже обострила ее. В центре его внимания — проблема человеческой энергии, источник побуждений и желаний. Он много размышляет об истоках морали, о связи нравственности и свободы, о конкуренции человеческих воль. Он приходит к выводу, что человек свободный хочет зависеть только от самого себя, а не от условностей общества или традиций. Высшим авторитетам, традициям, пишет он, повинуются не потому, что они велят нам полезное, а просто потому, что велят. Традиция правит миром исключительно как сила, а не как истина. Поступок, нарушающий традицию, выглядит безнравственным, даже если в его основе лежат мотивы, положившие начало традиции.

Ницше работает над новой книгой — «Утренней зарей». Он с трудом переписывает рукопись — дрожат руки, почти не видят глаза… Зрелость пришла к Ницше как раз в период его болезни. Отныне болезнь будет воровать у него 200 и больше дней в году. Он признается, что «Утреннюю зарю» сочинял с минимумом сил и здоровья. У него кончались силы, но то, что выходило из-под его пера, было прекрасным…

Куда мы идем? Хотим ли мы отправиться за море? Куда влечет нас эта всемогущая страсть, подчиняющая себе все наши другие страсти? Зачем этот отчаянный полет по направлению к той точке, в которой до сих пор «склонялись и гасли» все солнца? Возможно, о нас тоже скажут в один прекрасный день, что, правя рулем на запад, мы надеялись достичь неизвестного пути в Индию, но что наша судьба состояла в том, чтобы погибнуть пред бесконечностью. Но куда же, друзья мои, куда же?

Работая над «Утренней зарей», Ницше ставил себе цель «безраздельно отдаться» одной из открывшихся ему бесчисленных идей, выразить ее с присущей ему силой.

Главная мысль «Утренней зари», которую с равным правом Ницше мог бы назвать «Великим полднем», — не столько даже отказ от морали самоотречения, сколько — от навязанной свыше морали, от абсолютной морали, от необходимости веры в незыблемые категорические императивы. Это книга о происхождении моральных ценностей, о проблеме, которую Ницше считал определяющей для грядущего человечества:

Требование, чтобы верили, что все в сущности находится в наилучших руках, что одна книга, Библия, дает окончательную уверенность в Божественном руководстве и мудрости в судьбах человечества, это требование, перенесенное обратно в реальность, есть стремление не дозволить раскрыться истине…

Объясняя происхождение и настроения «Утренней зари», Ницше писал: