В тех случаях, когда судьба или, как раньше говорили «планида», оказывается сурова, лучше всего расслабиться, зря не сопротивляться и, тем более, не роптать. Помнить, что все, что не делается, делается к лучшему. Оставшись без машины, мы с Дашей попадали в щекотливое положение, теперь же нас, минуя все пробки, доставили в центр города на вертолете. Да и придти в себя после недавнего стресса нам было только на пользу.
Пока мы тряслись на «вертушке», я старался успокоить спутницу. В ежовых рукавицах законников Даша оказалась впервые, конечно, если не считать давешнего незначительного инцидента с районной милицией, нервничала и чувствовала себя не в своей тарелке. Особенно ей почему-то не понравились наручники, хотя в отличие от меня, руки ей сковали впереди, а не сзади.
— Как ты думаешь, что с нами будет? — тихо спросила она, как только выдалась возможность перекинуться словом. — Ведь они во всем разберутся?
— Надейся на лучшее, — посоветовал я, — и запомни, мы с тобой не знакомы, впервые встретились на дороге. Я помог тебе встать и добраться до обочины.
— А если свидетели скажут?.. — начала она.
— Боюсь, что свидетелей у нас не будет, — разочаровал ее я. — Не похоже, что они кого-то интересуют.
Наши следователи остались на месте преступления, видимо, собирать против меня улики, а в управлении, куда мы попали, с нами не знали что делать. Сначала держали в какой-то комнате, потом перевели в камеру. По сравнению с бастионом Петропавловской крепости и прочими старыми тюрьмами, в которых мне доводилось побывать, современный застенок показался венцом цивилизованности. Яркий свет, широкая «полумягкая» кушетка, унитаз, умывальник, сиди здесь хоть сто лет и радуйся жизни. Тут не было даже самых примитивных средств выяснения истины, таких как дыба или плаха.
Впрочем, Даше все равно в камере не понравилось, и она даже немного расстроилась. Особенно ее смутило то, что унитаз стоял, как говорится, на семи ветрах, безо всякого ограждения и просматривался не только сокамерником, но и в волчок охраной. Я не был столь привередлив и сразу, как только меня расковали, им воспользовался и прилег отдохнуть. Однако сразу уснуть Даша мне не дала.
— Леша, ну придумай же что-нибудь! — взмолилась скромница. — Я больше не могу терпеть!
Пришлось встать и сделать из простреленного плаща ее отца что-то вроде занавески, а самому превратиться в ширму. Зато когда все благополучно разрешилось, девушка тоже оценила комфорт и удобство современного узилища.
— Это и есть тюрьма? — спросила она, укладываясь рядом со мной на нарах, топчане, он же кушетка.
— Пока не тюрьма, а камера временного содержания. Надеюсь, тебе здесь понравится, — сказал я, закрывая глаза. — Давай немного поспим, а то когда начнутся допросы, будет не до того.
— Как ты думаешь, в чем нас собираются обвинить, в том, что мы сами себя взорвали?
— Был бы человек, статья всегда найдется, — поделился я с девушкой вековой народной мудростью. — Вот если бы мы взлетели на воздух вместе с машиной, то вопросов к нам не было. Сама подумай, может быть, это мы так пошутили или хотим получить страховку. Должны же органы бороться за неукоснительное соблюдение законности!
— Ладно, — согласилась она, — пусть борются. Ты прав, давай попробуем уснуть. Мне еще со вчерашнего дня спать хочется, — хихикнула она. — А ты хочешь? — спросила она, не уточнив что.
— Вот, а еще говорят, что больше нет женщин в русских селеньях, — припомнил я поэму Алексея Николаевича Некрасова и заснул сном праведника.
Глава 15
До десяти часов утра следующего дня, мы с Дашей наслаждались покоем. Я впервые за последнее время по-человечески выспался и начал понимать, что жизнь, в сущности, прекрасна. Утром нас даже накормили какой-то полезной для здоровья желеобразной дрянью в порционных упаковках и напоили жидким чаем.
Свои дела мы с Дашей не обсуждали по причине возможного прослушивания разговоров. Я сразу же понял, что нас только затем вместе и посадили, что бы собрать следственный материал. Да нам, в сущности, и обсуждать было нечего. В десять часов следователи начали свою нелёгкую работу. Конвойные сковали мне руки за спиной наручниками, и повели на допрос.
Следственная камера оказалась оборудована по последнему слову техники, кучей каких-то непонятных приборов с дисплеями и без оных. Вчерашняя троица оказалась там в полном составе. Меня посадил на табурет, и сразу же предложили признаться во всем, пообещав за это оформить явку с повинной. Удивительно, но они до сих пор не удосужились спросить, кто я такой, проверить документы, но тут же потребовали в чём-то сознаться.