Нирвана — последний кошмар

Жизнь всегда нова, каждый момент она обновляется, омолаживается, устремляется в новое русло. Жизнь вечно свежа. Но ум не может быть свежим. Сам механизм ума не позволяет ему оставаться свежим. Он вынужден быть старым, вынужден быть мертвым.

Как только вы узнаете что-то, оно тут же становится прошлым. Знание уже мертво. В ветвях деревьев поют птицы. В тот момент, когда ваш ум говорит: «Как красиво», — это уже старо. Пение больше не часть настоящего, оно осталось в прошлом. В момент, когда вы говорите кому-то: «Я люблю тебя», — ваши слова уже принадлежат прошлому. Стоит уму завладеть чем-то, и оно моментально умирает.

Быть свежим — значит, жить без участия ума. Слушай птиц, и не позволяй уму вмешиваться. Смотри на деревья, и пусть ум молчит. Тебе придется научиться оставаться безмолвным. Слова — источник всех болезней.

Вы видите розу, и ум тут же начинает плести паутину слов… «Великолепная роза, я никогда не видел более красивого цветка». Вы уже не видите перед собой эту розу — вы ушли в прошлое, вы сравниваете ее с другими цветами. И когда вы сравниваете, вы окончательно забываете о розе, растущей перед вами.

Все те прекрасные цветы растут только в вашей памяти — это впечатления прошлого. И удивительнее всего то, что когда вы смотрели на те, другие розы, вы, должно быть, тоже сравнивали их с другими цветами, мертвыми цветами. И это случится с вами снова: позже вы увидите другую розу и начнете сравнивать ее с нынешней, которую совсем не замечаете.

Просто смотрите на жизнь и не позволяйте словам вмешиваться. Смотрите молча. Смотрите без участия мышления — и внезапно все посвежеет, внезапно все станет абсолютно новым.

Этому нужно научиться. Каждый ребенок это умеет — эта способность рождается вместе с вами, она врожденная. Но затем за дело берется общество и начинает учить ребенка, заставляет его учиться. По существу, общество пытается сформировать внутри ребенка шаблон вербализации. Постепенно, слой за слоем, слова накапливаются, и ребенок начинает упускать жизнь.

Психологи говорят, что в течение первых четырех лет ребенок остается абсолютно свежим и разумным. Все дети разумны до четырех лет. Глупых детей не бывает — этого никогда не случается. Каждый здоровый ребенок разумен, и до четырех лет он успевает многое изучить. Пятьдесят процентов всех жизненных знаний формируется до четырех лет.

К восьми годам ребенок меняется. Он больше не дитя, он — часть общества, он научился различным уловкам, трюкам. Теперь это уже не человек, а механизм. И к восьми годам обучение прекращается. Дальше происходит просто накопление — он постоянно накапливает знания — но обучение останавливается, и свежесть утрачивается.

Понаблюдайте за детьми в возрасте до четырех лет, и вы увидите, как бурно плещется в них энергия. Посмотрите, как они откликаются на внешний мир — они всегда оригинальны, спонтанны, открыты, они свежи и уникальны. Каждый ребенок — гений, но общество не нуждается в таком количестве гениев, обществу не нужно так много открытых людей. Они создают хаос.

Настоящий человек всегда опасен. Мало кому удается избежать рабства социума. Общество допускает существование лишь ничтожно малого количества подлинных людей. Иногда где-то появится Будда, где-то Эйнштейн. Можно допустить только малую толику чистого разума… но даже этого иногда оказывается слишком много. Тогда Иисуса необходимо распять, Сократа следует отравить.

Эти люди остаются детьми. Они остаются свежими, юными. Они остаются подлинными. Они остаются уникальными и открытыми.

Так что имейте в виду: не называйте взрослых людьми. Они — машины, механизмы. Только малые дети остаются людьми. Взрослые уже мертвы. Взрослые сведены до определенной функции. Насколько мне доводилось наблюдать, когда ко мне приходит взрослый человек, ко мне приходит врач, профессор или инженер — но не мужчина, не женщина. Он выполняет определенную полезную функцию в обществе. Он больше не человек.

Когда же приходят дети, приходят люди. Среди них нет ни докторов, ни инженеров, ни профессоров и ученых — просто люди… открытые, свежие, ни чем не наполненные.

Загляните в детские глаза — в них бесконечная тишина, но они не мертвы. Они полны жизни. Посмотрите на детей — такие жизнерадостные, такие гибкие, отзывчивые. Но по мере взросления они все больше усваивают определенную, стереотипную модель поведения, обретают жесткую структуру. Тогда они начинают действовать исключительно в рамках этой структуры.

Когда ко мне приходит человек и заявляет, что он врач, я сразу понимаю, что мне предстоит встреча не с человеком, а с функцией — между мной и человеком все время будет стоять врач. Когда приходит кто-то и говорит, что он профессор, тогда я знаю, что не смогу даже пожать ему руки, потому что не найду ее — она спрятана в перчатке. Профессорские перчатки, докторские перчатки. Человек недоступен — он спрятан за функцией.