– Не перебраться ли мне на жительство куда-нибудь в гостиницу? – спросил я. – Чтобы ненароком не услышать что-либо такое, чего мне не положено слышать.
Вульф не потрудился ответить. Когда это возможно, он старается не нервничать перед едой.
Несколько позже выяснилось, что, по мнению Вульфа, я еще могу на что-то сгодиться. В шесть вечера он появился в кабинете, позвонил, чтобы ему принесли пива, посидел молча минут пятнадцать и вдруг изрек:
– Арчи!
Его обращение застало меня как раз в тот момент, когда я раскрыл рот, собираясь зевнуть.
– А-а-а, – протянул я.
– Ты уже порядочно работаешь у меня, – хмурясь, заявил Вульф.
– Ага. Прикажете подать заявление об уходе по собственному желанию?
– Я изучил тебя, вероятно, значительно лучше, чем ты думаешь, – пропуская мои слова мимо ушей, продолжал Вульф. – Ты наделен острой наблюдательностью, не дурак, не трус, тебя невозможно подбить на измену, поскольку ты слишком высокого мнения о собственной персоне.
– Я просто душка! Вы должны прибавить мне жалованье – цены на все растут, и…
– У тебя тут и еда, и крыша над головой, но по молодости и тщеславию ты тратишь кучу денег на наряды. – Он погрозил мне пальцем. – Но обо всем этом мы поговорим в следующий раз. А сейчас я хочу сказать другое. Я имею в виду одно из твоих качеств, которого не понимаю, но которое тебе безусловно присуще. Это твое качество почему-то заставляет молодых женщин охотно проводить время в твоем обществе.
– Так я же употребляю одеколон «Холостяк на вечер»! – Я с подозрением взглянул на Вульфа. – Послушайте, вы явно к чему-то клоните! Может, хватит? Говорите прямо.
– Прямо так прямо. Скажи, сумеешь ты быстренько улестить мисс Бун?
Я ошалело уставился на Вульфа.
– Ай-ай-ай! – приходя в себя, с укоризной воскликнул я. – Вот уж не ожидал, что вы способны держать в голове такие постыдные замыслы! Улестить мисс Бун! Каково, а? Нет уж, если вы допускаете подобные мысли – улещивайте ее сами.
– О чем ты? – ледяным тоном осведомился Вульф. – Я же говорю о необходимости заручиться ее доверием, чтобы облегчить нам дальнейшее расследование.
– Но это еще хуже! – вскипел я. – Давайте попробуем смягчить формулировки. Вы хотите, чтобы я втерся в доверие к мисс Бун и добился от нее признания, что она отправила на тот свет своего дядюшку и мисс Гантер? Нет уж, благодарствую!
– Чушь! Тебе прекрасно известно, чего я хочу.
– На всякий случай все же разъясните.
– Мне нужны следующие сведения: поддерживала ли она личный, деловой или какой-нибудь другой контакт с кем-либо из Ассоциации промышленников, особенно с теми, кто был вчера вечером. То же самое в отношении ее тетки, миссис Бун. Необходимо установить, насколько были близки между собой мисс Бун и мисс Гантер, что они думали друг о друге, часто ли встречались на прошлой неделе. Для начала достаточно. Если обстановка позволит, можешь перейти к конкретному делу. Кстати, почему бы тебе не позвонить ей сейчас же?
– Ну, ничего плохого я в этом пока не вижу, если не вдаваться в определение того, что вы имеете в виду под «конкретным делом», поскольку это выражение допускает самое широкое толкование… Между прочим, вы действительно думаете, что преступник – один из этих фруктов из Ассоциации промышленников?
– А почему бы и нет?
– Но это же слишком очевидно! Каждый из этих типов должен понимать, что подозрение падет прежде всего на кого-то из них.
– Чепуха! Ничто само по себе не очевидно. Очевидность – дело сугубо субъективное. Очевидности всегда можно избежать, противопоставляя ей тонкость ума… Ты знаешь номер телефона мисс Бун?
Я набрал коммутатор гостиницы «Уолдорф» и попросил соединить меня с мисс Бун. Ответил мужской голос. Я назвал себя и попросил к телефону мисс Бун. Мне показалось, что она медлила больше, чем следовало бы.
– Нина Бун слушает. Вы Арчи Гудвин? Я не ошибаюсь?
– Так точно. Спасибо, что ответили на мой звонок.
– Что вы, пожалуйста! Вы хотели что-нибудь…
– Разумеется. Но речь пойдет не обо мне. Я звоню вам вовсе не потому, что чего-то хочу, или хотел, или мог бы хотеть. Я звоню по поручению одного человека, который действительно чего-то хочет, но он, по моему глубокому убеждению, самый натуральный псих. Вы понимаете мое положение? Сам-то я не решился бы позвонить вам, назвать себя, сказать, что я сию минуту взял из банка некоторую сумму и хочу спросить, как вы относитесь к предложению пообедать вдвоем в бразильском ресторанчике на Пятьдесят второй улице. А если я не могу на это решиться, то какое значение имеет для вас, чего я хочу?.. Я не отрываю вас от какого-нибудь важного занятия?
– Нет… У меня есть несколько свободных минут. Так что же нужно вашему «одному человеку»?