Ниндзя в тени креста

Наконец показались первые дома деревни и Гоэмон облегченно вздохнул. Мальчика тяготило присутствие ямабуси за спиной, тяжелый взгляд которого, казалось, пригибал его к земле. Вежливо поклонившись «спящему в горах» и получив в ответ слова благодарности, Гоэмон поторопился к своему жилищу. Сегодня из-за наказания, которое потребовало огромного физического напряжения, по милостивому распоряжению Учителя он пропускал занятия в школе ниндзюцу, поэтому весь остаток дня мог посвятить отдыху и домашним делам.

Горный отшельник задумчиво посмотрел вслед мальчику, затем кивнул головой, соглашаясь с какими-то своими мыслями, улыбнулся и направился к жилищу старого Хаттори Ясунаги, хотя, по идее, должен был, прежде всего, нанести визит старосте деревни. Ясунага давно отошел от дел и наслаждался заслуженным покоем. Тем не менее он пользовался огромным авторитетом, и не только среди своего клана. В прошлом он был знаменитым гэнином, и за его голову не раз назначили большие награды, но поймать Хаттори Ясунагу оказалось не легче, чем ветер в паруса судна, когда на море стоит полный штиль.

Дом Гоэмона представлял собой каркас, стойки которого опирались на небольшие камни с отверстиями в верхней части – для шипов. К стойкам крепились стены-решетки из тонких стволов бамбука, связанных жгутами рисовой соломы и оштукатуренных глиной. Внутри было несколько легких скользящих дверей и перегородок, оклеенных с двух сторон плотной бумагой. Дом имел пять окон, закрытых тонкой и прозрачной рисовой бумагой, пропитанной рыбьим клеем, защищавшим от влаги.

Мебели в доме не было (все спали на полу), за исключением китайского чайного столика, украшенного перламутром и лаковой росписью. Этот столик отец Гоэмона добыл, когда выполнял очередное задание; уж очень он ему приглянулся. Пол покрывали светло-зеленые циновки из рисовой соломы, обшитые черной тесьмой по длинным сторонам, а шкафы для утвари и постельных принадлежностей были скрыты внутри стен. Все комнаты имели углубление в полу, где стояла глиняная жаровня; с ее помощью отапливали помещения в зимнее время и кипятили воду для чая.

Деревянный пол настелили лишь в приемной комнате, где находилась и ниша токономы[10]. В остальных помещениях полы были глинобитными. На стене токономы висел древний свиток с изрядно потертой надписью старинными иероглифами – семейная реликвия семьи Гоэмона, под ним струился тонкий дымок курильницы, а на переднем плане на специальной подставке покоились красивые лакированные ножны с кусунгобу – тонким прямым кинжалом для сэппуку (харакири); честь в клане Хаттори была превыше всего.

В комнате для приемов вместо жаровни находился камин – ирори. В плане он был квадратным, вкопан в землю, облицован диким камнем и до половины заполнен чистым речным песком. Так как в доме не было дымоходов, и в жаровни, и в ирори засыпали древесный уголь, который почти не дымил.

На женской половине дома время от времени слышалось тихое постукивание. Это мать Гоэмона, которую звали Морико, занималась с его младшей сестрой, которая еще находилась в колыбели. Мать была сиротой, ее нашли в лесу совсем крохой, поэтому и назвали Морико – «лесной ребенок». Судя по богатой одежде, она принадлежала к какому-то самурайскому[11] роду, погибшему во время одной из междоусобиц, которые на острове Хондо случались чаще, чем грозовые дожди. Видимо, ее роду была объявлена кровная месть, когда не щадили ни женщин, ни детей. Ее спасла кормилица, умершая в лесу от ран. Морико взял в семью и вырастил Хаттори Ясунага, обладавший добрым сердцем, несмотря на все жестокости, которые ему приходилось творить.

Мать тренировала свою маленькую дочь. Она учила ее не бояться ударов. Для этого Морико раскачивали колыбель так, что та билась о стену. Все это было хорошо знакомо Гоэмону. Ребенок на первых порах пугался сотрясений, ударялся о стенки колыбели и плакал, но постепенно привыкал и инстинктивно сжимался в комочек при толчке. Спустя какое-то время упражнение усложнялось. Ребенка вынимали из колыбели и подвешивали на вожжах. В таком состоянии при соприкосновении со стенкой он должен был не только сжаться, но и смягчить удар ручкой или ножкой.

До замужества Морико была куноити – женщиной-ниндзя. Так воспитал ее Хаттори Ясунага. Во время заданий Морико выдавала себя за бродячую артистку; эта профессия удавалась ей больше всего. Наверное, сказывалось происхождение: Морико была умна, и учение ей давалось очень легко. Она прекрасно пела, играла на трехструнном сямисэне, рисовала и даже сочиняла стихи – хокку[12]. Тем не менее, несмотря на свою внешнюю хрупкость и миловидность, Морико была опаснее кобры. О ее подвигах в юности знали немногие, сам дзёнин запретил распространяться на эту тему. Видимо, задания, которые выполняла Морико, были чересчур важными и тайными.