Ниндзя

Никто не знал, кому когда-то принадлежал этот дом, даже Атаки, иссохший старый садовник. Он говорил полковнику, что дом был заброшен уже много лет, время стерло из памяти старика имена прежних владельцев; тем не менее, он каждый день приходил сюда и ухаживал за участком. Полковник подозревал, что старик просто не хотел говорить. Как бы там ни было, теперь здесь обосновались полковник и Цзон.

Парадный сад перед домом поражал замысловатым цветением крохотных деревцев бонсаи и неглубоким каменным бассейном, в котором плавали синеглазые золотые рыбки с тонкими, как паутинка, плавниками; чтобы укрыть их на зиму, полковник предусмотрительно принес большой аквариум и установил его на кухне.

Позади дома был еще один, совсем другой сад — выложенный галькой прямоугольник, на котором его создатель расположил четыре больших камня; полковнику они казались островами, выступающими из глубины спящего моря. Николас, же думал иначе: научившись говорить, он уверенно заявил, к восторгу полковника и Цзон, что это — горные пики, возвышающиеся над грядой облаков. В любом случае, буддийский сад оставался крохотным островком покоя и вечности в искалеченной полумертвой стране, которая мучительно пробивалась к новой жизни.

Николас не уставал восхищаться красотой своего участка. Его снова и снова тянуло в дзэнский сад, и Цзон часто видела, как он сидит там, обхватив голову руками, и всматривается в неподвижность камней посреди идеально ровной гальки.

Николас никак не мог для себя решить, что ему нравится больше — когда он в саду совершенно один или когда туда, с лейкой и граблями, приходит Атаки, чтобы увлажнить землю и придирчиво проверить ровность гальки. Николас любил щемящую уединенность сада (“Кажется, — сказал он однажды полковнику, — слышно, как дышит твоя душа”); в то же время ему нравилось смотреть, как ловко, без лишних движений старик-садовник управляется с галькой. Камешки были настолько гладкими, что Николас не сомневался: их привезли сюда с побережья, потому что так обработать их поверхность могли только неутомимые волны.

Движения садовника были легкими, плавными, и Николасу казалось, будто старик вообще не затрачивает никаких усилий. Когда ему было шесть лет, он спросил Атаки, как это ему удается. В ответ услышал только одно слово — будзюцу— и сразу же побежал к отцу за объяснением, зная, что приставать с расспросами к Атаки было бесполезно: он говорил только то, что считал нужным.

— Будзюцу, — полковник, опустил на стол чашку чая и отложил газету, — называют все воинские искусства Японии.

— Тогда, — решительно заявил Николас, — я хочу изучать будзюцу.

Полковник внимательно посмотрел на сына. Он знал, что Николас ничего не говорит попусту, и если он сказал, что хочет изучать будзюцу, значит, действительно к этому готов; не стоило объяснять ему, как это трудно.

Полковник поднялся из-за стола и, обняв сына за плечи, открыл седзи — раздвижные стенки из деревянных планок, обтянутых бумагой, открыл так, чтобы можно было вместе выйти из дома.

Они стояли перед дзэнским садом, но Николас заметил, что взгляд полковника устремлен вдаль, туда, где поднимались зеленые громады криптомерий.

— Ты знаешь, Николас, — рассеянно спросил полковник, — что посреди этого леса стоит синтоистский храм, а на его территории есть небольшой парк, в котором, как говорят, собрано сорок разных видов мха?

— Я никогда там не был, — ответил Николас. — Ты сводишь меня туда?

— Когда-нибудь, — пообещал полковник, с горечью подумав о том, что у него вечно не хватает времени и что он занят здесь тяжелой и неприятной работой, которую тем не менее нужно сделать, и сделать надлежащим образом.

Годы, проведенные полковником в Токио, давно сломили бы человека меньшего мужества и упорства. Всякий раз, когда ему становилось невмоготу, он вспоминал Со Пэна и своего сына и продолжал работать — еще одна долгая ночь, и еще один долгий день; наступала новая неделя, и все начиналось сначала.

— Я тоже никогда не был в этом парке, Николас. Там мало кто бывал, кроме священников из храма. — Полковник помол-чад. — Ты хочешь заняться тем, чем сегодня занимаются единицы. Кроме того, есть разные школы и направления.

— Я хочу начать с самого начала, отец. Ведь я прошу не так уж много?

Полковник крепче сжал плечи сына.

— Нет, не много. — Над его бровями обозначились морщины — Вот, что, — сказал он наконец. — Я поговорю с твоей тетей, хорошо?

Николас кивнул и перевел взгляд на горы, смутно вырисовывавшиеся среди облаков.

* * *

Тетя, о которой говорил полковник, была Итами. Николас знал, кто она, но никогда не считал ее своей тетей. Сколько Николас себя помнил, он ее не любил; Итами сразу не понравилась Нику, и потом он так и не смог изменить свое отношение к ней.