Нина Горланова в Журнальном зале 2004-2006

Нет, но почему же он выбрал худший вариант…

Со Львом Николаевичем другая история. Внук мой, двух лет от роду, увидел фарфоровую статуэтку Толстого на столе, обнял, поцеловал, а потом вгляделся в его строгое (слишком строгое) лицо и погрозил пальцем:

— Но-но-но! — (так же он грозит бабе-яге в книжке).

А Вы написали: “Какое наслаждение — уважать людей!” Да, наслаждение! Ведь у каждого так много хорошего!

И сочинилось трехстишье:

Господи,

Пошли мне смирение,

Как у Чехова!

* * *

Журнальный зал | Уральская новь, 2004 N20 | Нина Горланова

На острове жили Дима и Света,

Остров был маленький, тихий и теплый,

Потому что там всегда было лето...

Какие у Барабанова песни все-таки – лето, Дима и Света! Одно и то же. И вообще она устала, уморилась, изнемогла и обнаглела: прилегла на минутку, а заснула основательно. Но гости растолкали и вытащили. Тормошили ужасно, а главное, Юра за руку держал и тянул, как тут не выйти. Оказалось: проснулся Сашка и выскочил к гостям. Барабанов, на которого в пьяном виде нападало чадолюбие, решил похвастаться ребенком (своих-то нет):

– Скажи “Пикассо”, Сашок!

– Покко-мокко, – автоматически ответил Сашка (хотя в свои три года он говорит нормально, именно это слово так и произносит, как в год запомнил).

– Так его – Пикассо!!! Сам искажал – пусть теперь его поискажают!

Она уложила Сашку, сменила пеленки у Мишки и вышла к гостям. Вечер еще только набирал свои обороты. Муж на кухне кричит что-то громко насчет летающих тарелок, называя их сковородками. Муж на кухне, гости всюду, а Барабанов уже сидит на пианино со своей гитарой и снова поет про Диму и Свету:

– Лето, лето... все тихое, теплое,

Как она не умеет вести себя в ресторане,

Как становится грустной при виде голодных птиц.

Посмотрела на него как можно строже, но он не так понял.

– Не слушают, – пожаловался простодушно.

– А ты на шифоньере не пробовал?

И тут заплакал Мишка. Начинается. Ну и ночка впереди! Уныло вернулась в детскую, вытянула у сына сопли резиновой грушей, дала соску, но он все равно хныкал – третий день, как отняла от груди, все естественно, но как она устала, Сашка проснулся опять, попросился на горшок и начал:

– А что – завтра я в садик не пойду, у меня ухо заболит...

– Или горло, да?

– И палец, и живот.

Пришлось позвать мужа. Он быстрее с ними справляется. Конечно, она бы не праздновала ничего, но такая традиция – гости приходят сами. Считается: придет тот, кто помнит, и вот Барабанов аж из Свердловска приехал. Дата-то круглая. Барабанов, он будет ночевать, а остальные клялись, что рано уйдут...

Действительно, начинают собираться, только жаль, что первыми уходят Юра с женой. Уже? Не рано ли? Чем их удержать, соблазнить, взволновать? Тортами разве?

– Напекли, нанесли, а есть кто будет?

– Да понимаешь, мы обещали...

Взгляд у Юры какой-то... милый, одним словом.

– Близко же вам!

Они что-то про сына своего: мол, маленькие детки спать не дают, а большие будут – сам не уснешь, глаз да глаз нужен. Ушли, в общем. Без Юры как-то опустело, посерело, похолодало даже. А может, у нее температура, потому что молоко опять спустилось. А гости уже накрыли стол к чаю, молодцы какие! Выпить бы у Барабанова спросить, наверняка он спрятал что-нибудь про запас.

Барабанов удивился, вытащил откуда-то “мерзавчик”. Сколько лет уже не прикасалась: Сашку носила-кормила, потом стала Мишку сразу носить-кормить. И все это хорошо. Она так и знала: спит на раскладушке в кладовой, тоже сморился, бедный, целый день по магазинам, в которых очереди, а прошлую ночь не спали из-за Мишки. И кто это звонит в двенадцать часов? Ненормальные все-таки люди – в доме двое маленьких детей, а они заявляются в полночь. Конечно, когда-то все это было запросто и принято, но не сейчас же, когда празднуется не двадцать, а уже тридцать лет!

– Юра, что случилось? забыли что-то? Жена где?

Оказалось: жена уже спит, а он сюда прибежал. И с его приходом опять все загустело, зашумело, заблестело. Веселья жар разливался вплоть до балкона, придется приструнить, а на кухне вся посуда уже вымыта (нет, все-таки образцовые гости!), свет кто-то выключил, мол, надо ощутить вечер в прямом смысле, танцевали в темноте, пусть, какие все смешные и не такие уж старые.

– Разрешите?

– Ох, Юрочка, я сегодня тяжела на подъем...

– Но я хочу с именинницей.

– Ну хорошо... какая судьба – родиться в мае – всю жизнь маяться.

– Глупости. Гоголь в мае родился.

Вот умница Юрочка, все на свете знает... когда это гости успели разойтись? Все эти студенческие привычки: уходят не прощаясь, как будто завтра снова все встретятся на лекциях и глупо разводить церемонии, откуда же Барабанов еще одну бутылку вытащил?

Барабанов. Водчонки хотите? За что выпьем, господа?

Юра. За красоту именинницы.

Барабанов. Зачем прошлое ворошить? Чего не стало, того не стало.

Она. Опять Мишка плачет.

Юра (сбегав в детскую). Соску потерял, я его успокоил.

Барабанов. Смотрите-ка: с козырьком бутылка.

Она. Ну и ночка предстоит...

Юра. Не беспокойся. Я специально приехал на ночь – буду к детям вставать, а ты – спи себе.