Нина Горланова в Журнальном зале 2001-2003

— Ты нам зубы не заговаривай! — агрессивно погрозила вилкой Любочка. — Горько!

“Неужели нам будет горько, — думал Гамлет. — Один глаз у Любонки опять горит лаской, а второй — тоской”. Он припал губами к губам жены.

“...раскупоривать дни... с тобой... всегда!” — в голове у Ольгуши писалось то, что не может видеть видеокамера Рауфа.

— Вино такое мягкое, словно изнутри деликатно постучалось и спросило: “Можно ли вступить с вами во взаимодействие?” — тихо сказала Инна.

— Тебе можно только три глоточка, дочка!

— Мама, я знаю... Галина Дорофеевна, салат берите!

Частицы салата, сбежавшиеся в глубокой зеленой посудине, властно намекали шумящим вокруг гостям брать с них пример: показывать из себя самое наспевшее, сокровенное.

Ольгуша призвала выпить за то, что все вместе “мы были лучше, чем по отдельности, как эти овощи в салате!”.

— Умом Ольгушу не понять, аршином общим не измерить!..

“Расслабились — пошлость полезла”, — читалось на лице поэта Ерофея.

— Товарищ зав. штопором, откройте и эту бутылку!

— Я осязаю бутылку двумя руками уже, когда наливаю, — бормотал Игнат. — Мама, не беспокойся, шутка. Вон грачи прилетели!

Это из коридора маячила Кирюта в новомодной шапочке с бантиком-хвостиком сзади и околышком-клювом спереди. Такие шапочки назывались “Грачи прилетели”. Кирюту посадили на тумбочку, убрав телефон.

— Игнат, ты помнишь, как ты шнурки зубами развязал — в детсаду у девочки любимой?

— Кирюта, ты хоть знаешь, сколько таких шнурков ждет его впереди? — Гамлет чокнулся с нею. — Пребудем!

— Пребудем с вами!

— Тост! Гамлет, ждем от тебя... настоящий тост где?

— За то, чтоб мы давали людям больше, чем брали!

— Хорошо! А спектакль?

— Спектакль! Спектакль! — зашумели неконтролируемые гости, привыкшие к сценкам, которые сочиняли и разыгрывали три сестры, три дочери Гамлета (не путать с королем Лиром!).

Появилась Лида, семь диагнозов, переодетая в Станиславского.

— Не верю! Не верю, что вы прожили четверть века вместе! Не верю, что вырастили четверых детей! Это не ваши дети — понятно: с улицы их затащили. Плохо они играют ваших детей. Признавайтесь, чьи вы дети!

Один поэт Ерофей не смотрел спектакль, а работал вилкой в стиле русского экскаватора. Хуже Штыкова, думал Гамлет, тот хоть раз в жизни что-то приятное соизволил сказать.

— Не верю, что это ваши дети! Сколько вы заплатили статистам? Не верю, что у Ольгуши нет седых волос!..

— Ой, я вам сейчас жаркое принесу! — всполошилась Ольгуша.

— Назревает страшный конфликт хорошего с лучшим — будет еще жаркое!

— Давайте выпьем за то, чтоб все конфликты были только такие!

Тосты то и дело показывали свои юркие головки, желая оплодотворить застолье. Кто-то неизбежно цитировал Бродского: “Подруга милая, кабак все тот же...” Захмелевшая Ольгуша вдруг громко пообещала:

— Ой, я вам сейчас яйцо Бродского покажу!

— Почему одно, а не два?

— Правое или левое?

— Да с выставки… мне каталог прислала московская кузина! Там все гении в виде яиц: Модильяни, Пикассо… Бродский!

Она рылась в тумбочке, но ничего не находила.

Вдруг поэт Ерофей подошел к Гамлету и, показывая на пейзаж в рамке, сказал:

— Убери тетеньку!

Гамлет не успел это как следует понять, потому что подошел друг Штыков и стал бурить скважину своего разговора. Правый глаз у него — Аверинцев, левый — Гаспаров.

— Ты, Гамлет, помнишь, что с женой Лота было?

— Как сейчас вижу...

Поэт заорал благим матом:

— Всем стоять раз и навсегда! Всем! — внутри лица Ерофеея двигалось и шевелилось еще одно лицо. — Стоять, я сказал!

— Держите меня четверо, как говорят в народе, — расправил плечи охранник Тимофей.

Белая, как стая гусей, Ольгуша хотела увести поэта в другую комнату.

— Стоять! — крикнул он.

— А ты скажи это своему члену, — бормотал Сан Саныч. — У нас тут ни у кого нет такой надобности.

— Молчатъ!

Хамство — это черновики жизни. Берутся первые попавшиеся слова, делаются первые попавшиеся поступки, думал Гамлет (в который раз).

Ерофей достал записную книжку и стал читать свои стихи: “Вагина километровой глубины...”

— Ты парашютом-то запасаешься? — спросил Костя. — Все-таки километр!..

— Каторжное дело, — вздохнула Юля (первый раз к месту).

— Мы вам сладкое несем, сладкое! — восклицали три сестры. — Сейчас у вас начнется сладкая жизнь.

— …километровой глубины… — повторил поэт, хватая Инну за беременный живот.

Ожесточась, Гамлет заорал в лицо Ерофею: “Что ты делаешь — у нее есть муж!” — “Где? Покажите”.

— Какой торт оригинальный — полумесяцем! — восхитилась Елизавета, ангел. — Эта убывающая лужа — годы наши убывающие... Кто придумал?

Вита за полтора часа до этого уполовинила на кухне торт! Хорошо, что видеокамера Рауфа в это время была далеко... Инна срезала следы великолепных собачьих зубов и оформила все в виде полумесяца.

Вита излучала: “Я не на столе взяла, нет”.

— Молчать! — закричал Ерофей, сияя глазами и зубами — белокурые его волосы разметались, он был прекрасен и орал: “Идите на…”

В это время зазвонил телефон:

— Это аварийка?

— Нет, вы ошиблись, — Гамлет одной рукой схватил кричащего, a другой хотел положить трубку.

— У вас там тоже что-то прорвало? — спросили из трубки.