…Нимант, Нован, Персонн

Губы двигаются, симплегадово смыкаются-размыкаются за ними зубы. Все впускать, всё сжевать, всё размять… Ам-ам ями-ями ням-ням. Ожил червь внутри. Анне-лида анне-лида сжимается-разжимается сжимается-разжимается. Крылья где? Где гармонии красота? Одни кольца. Снаружи-внутри сжимается-разжимается. Город-червь. Ползет-жует, ням-ням ням-ням, шумит-бурлит. О-то всю-ду, о-то всю-ду. Здесь-нет тиши-ны. К че-му ду-мать? Пол-зи, пол-зи, сжи-май разжи-май. Раз-два, раз-два… Не ду-май, не ду-май, пол-зи, пол-зи, по ко-я нет, нет-нет, нель-зя раз-ду мы-вать. Этот шум, этот скрежет железных внутренностей затягивает, шум суеты. Грешное пространство с грешным временем пожирает грешную плоть неотменимо. Как Ты сказал, так и вышло – кто бы сомневался?! Неотменимо, но может быть изменимо? Только бы скрыться от этого шума, окунуться туда, в тишину, погрузиться ещё глубже, глубже – там иное. Вот новое творю и ветхого уже нет, и уныние пройдет, и уйдет тоска. Да утвердится тишина, и расточится отвлекающий шум, и да бегут ненавидящие ея, любящий же пребудет с ней вовек. Когда б так просто было всё…

Шум манящего надоедливого города лезет в уши из приоткрытого окна, сочится сквозь мелкую сетку свесившегося, воздушного тюля. Проникал. Отвлекал. Хлоп – окно. Соскользнула рука вниз, описав четверть круга, туго прижала створку. Исчез звук. Точно пальцы плотно вошли в ушные отверстия, слегка провернулись, плотно слух затворяя. Тишина!

В благословенной тишине мысль вошла в голову; опять мысль о нем… О ком? Он и сам не ведал. Не видел лика его, не знал имени его – будто тень бесплотного призрака… Воображения быстрая мысль (как раскаленной лампочки свет) выделила очертания незнакомца из жуткого мрака неизвестности; и незнакомец, не имевший ни имени, ни лица, а лишь туманный, расплывчатый контур, встрепенулся, выполз из своего мрака и, можно сказать, ожил. Да только мысль прервалась – кто-то выключил незримой лампочки свет… Что там с незнакомцем этим? Неведомо! Решил: ладно, додумает после того, как водой после сна освежит свое тело. А незнакомец тот, после пробуждения своего, захотел ли отправиться снова во мрак, где был он бесплотен, невещественен, незрим?

С волос, тела, ног уносила теплая вода проступивший (за минувшие день-ночь) запах прегрешений прочь, в пластиковое отверстие стока. Теплящих, согревающих струек многомногомного. Тело разомлело. Благотворящая баня! Ну, пора: раз – холодная вода сейчас. Ой – надеваем костюмчик ледяной. Стянулась кожа всюду – полезно для сосудов. Уфф, ухх, в теле здоровом здоровый дух (прости Господи за богохульство), избавились от сонного пульса. Кап – вода – кап-кап, капкапкапель, уффффф…

Для удаления влаги с вымытого тела, был избран не благородный порфир с золотым цветком в углу, а немного истертая синь небес (находившаяся, как и положено небесам, наверху), где по одному краю, в короткой красной распашонке, шли приплясывая пять ипостасей знаменитого сказочного медвежонка, а на другому краю их ожидал (также размноженный впятеро) предмет вожделений этого чревоугодливого персонажа. Тело, растертое докрасна, согрелось, бодрая кровь бурлила в венах, артериях, в мельчайших сосудах. Ликовала душа. Не дали ощутить сполна ускользающее утреннее счастье – кому-то приспичило нажать на входной звонок. Зазвенел (если можно эти хрипы обозвать звоном) жалко, напомнил шамканье беззубо-влажного стариковского рта. Кому в голову пришло тыкать кнопку звонка в этот час? Вот б….! Уже нет безмятежного, легкого счастья, сладко заполнявшего внутреннее пространство. Впопыхах набросил цветной женский халат. Надо идти, надо идти; кому-то устрою встречу… Встал и пошел, и отворил двери. Этого следовало ожидать: там – извне – никого. Хренов весельчак поднялся ни свет ни заря, чтобы выкинуть дурацкую шутку. Разве понять утончённый смысл её?!

– Ну и кто здесь? – вырвалось из возмущенного нутра. Только сложно получить ответ от пустоты…

– Кто там?– едва дополз отдаленным эхом, из глубин пространства за спиной, сонный женский голос.

– Никто – последовал ответ.

Немного помешкав (ещё раз внимательно оглядывая пустоту лестничной площадки, включая пустоту потолка), запер двери. Шелеста шум потревожил как будто разборчивый слух. Может, незримые вестники пытаются оболванить призраками многострадальную голову, но зачем, зачем? Чего хотят они? К чему посланцам скрываться, если они направлялись сюда?