Никто не умрет

— Нельзя у нас, — ответил Наиль, веско взглянув на Зульку. — А если вирус. Ну и вообще.

— Так, — повторил Равиль и неуверенно оглянулся на жену.

Застревать в Казани больше чем на день им не улыбалось. Да и вирус играл, конечно. И вообще.

— Kit,[1] — сказал Наиль и вдруг ткнул Равиля пальцами в живот.

Легонько ткнул, да и живот за две недели all inclusive стал колоссальным и бронебойным. И все равно Равиль качнулся. И растерялся — от этого, от тычка, от неожиданно твердых и подозрительно заскорузлых пальцев и от такого заявления со стороны пацана, который вроде до сих пор родной речью не блистал. Стало досадно. Равиль потянулся, чтобы щелкнуть полубратца по башке — легонько, но чтобы почувствовал, — и на сей раз качнулся сильнее. Наиль уже стоял у его левого плеча и готовился, кажется, пихнуть еще разок. Боксер ведь, точно, вспомнил Равиль. Усмехнулся и быстро, вернее, в нормальном татарском темпе сказал, чтобы скрыть растерянность и смутить мальца:

— Teleñ belän teläsä nişlä, qulıñ belän uynama.[2]

— Til arslan turur, kör eşikdä yatur, aya evlüg er saq başıñnı yeyür,[3] — ответил Наиль еще быстрее. Пожал Равилю руку горячими шершавыми пальцами и пошел к выходу.

Только когда Наиль скрылся в выходном тамбуре, Равиль спохватился:

— Елки, надо было хоть küçtänäç[4] Рустикам передать.

— Да не до küçtänäç уже, — сказала Зулька. — Айда, наверное, с такси договариваться.

Договорились с тем самым пожилым таксистом — он запросил не по-божески, но совместимо с жизнью.

— А хорошая штука ЕГЭ, — сказал Равиль, забираясь в салон вслед за Зулькой. — Как Наиль шпарит-то, а? Я почти…

— Поехали, у меня опять жжет, — почти простонала Зуля, резко отвернулась от окна и зажмурилась. — О-ох. Равиль, блестит, убери.

— Что блестит? — не понял Равиль. Зулька молчала, не размыкая мокрых ресниц. Шофер оглянулся на них и втопил с места.

Они не заметили, что Наиль, наблюдавший за ними из соседнего тамбура, пошатнулся и сел, а потом лег на пол.

И совсем никто не заметил, что, едва отъехав от аэропорта, такси наддало и свернуло в сторону республиканской клинической больницы. У Зули начались схватки.

Часть первая Чувствуй себя хозяином

1

Надо было идти домой, а я не мог. Просто не мог, и все.

Мы с Дилькой стояли возле соседнего дома и смотрели на наш подъезд. Долго уже смотрели, хотя ничего интересного не видели. Дядя Рома деловито вышел, ушагал прочь, через пару минут подъехал на китайской своей таратайке, гордо покурил рядом с ней, встретил веселыми, видимо, словами тетю Ларису, которая волокла за руку негодующего Санька, и получил от нее на сдачу. Они быстро загрузились и уехали. А потом никто не выходил и не входил. В соседний подъезд вразвалку задвинулась тетка с сумками, почти зацепив нашу машину, которая так и стояла у бордюра. Не наши машины проскакивали мимо нас. Я понял наконец, что это не они такие громкие и вонючие. Это у меня нюх и слух слишком прорезались. Вот и приходится дергаться и морщить нос от невинной ерунды вроде загрузки мусора.

Бабок у нас в подъезде не было, так что на скамейке никто не сидел. Жалко. Наверное, в таком холоде не больно-то и посидишь. Мы вон не садились. Стояли и смотрели.

— Наиль, пойдем домой, — тихо сказала Дилька.

Я один, оказывается, дом разглядывал, а она таращилась себе под ноги. Топталась и разглядывала, как отпечаток подошвы возникает на миг и тут же слизывается жижей. Дилька устала и замерзла. А я, типа, нет. У меня, между прочим, ранец и кот.

Кота мы забрали из опустевшей избы в лесу. Изба опустела, потому что бабушка с именем ласточки, Кар лыгачбикя, улетела, чтобы спасти Дильку и меня — и чтобы я успел победить убыра. Злую тварь, которая почти сожрала моих родителей и одноклассника Леху. Которая пыталась захапать Дильку и подкараулить нашу беременную родственницу Зульку. Которая заставила нас бежать из дома и три дня слоняться по электричкам, лесам и болотам, где мы мерзли, голодали, дрались и умирали, — нет, не хочу вспоминать. Главное — мы не умерли. Мы поняли, что делать, чтобы не умерли остальные. И мы вернулись домой.

Кот зашевелился, чуть не вывалился из-за пазухи и принялся топыриться, отыскивая удобную позу. Вот ему точно было тепло и приятно.

— Ладно, — решил я. — К мусорке сходим — и домой.

Говорить я мог уже свободно, только недолго. Горло начинало болеть.

Дилька открыла рот — конечно, чтобы спросить, зачем к мусорке-то, — закрыла рот, подумала и заявила:

— Ну пойдем скорей тогда.