Никому не доверяй

Непроизвольным жестом Броуди поднял руку и прикоснулся к своей брови, вспоминая о той знаменательной драке, что случилась больше двадцати лет назад. Ему было тогда всего семь, и его постоянно преследовал один из школьных хулиганов. В то время Броуди представлял собой легкую добычу, поскольку был чересчур слаб и тщедушен для своего возраста. Но он понимал, что если не постоит за себя, то ему суждено до конца жизни оставаться «мальчиком для битья» и жертвой издевательств со стороны любого наглого громилы.

Он не вышел победителем из той драки, но все же не дал себя в обиду, отделавшись лишь рассеченной бровью и залитой кровью рубашкой. Тогда он и заработал этот шрам, который на всю жизнь стал для него символом уверенности в собственных силах.

Они с матерью никогда не оставались подолгу на одном и том же месте, постоянно переезжая из города в город, поэтому Броуди приходилось отстаивать свою честь снова и снова, но теперь это было проще. Шрам, полученный в той, самой первой, драке придавал ему мужества, поэтому с течением времени он все чаще выходил из этих сражений победителем.

Однако сам Броуди не сделался хулиганом и громилой, даже когда стал выше и гораздо сильнее большинства своих сверстников. Скорее наоборот: печальный опыт детства заставлял его вступать в схватку с хулиганьем, защищая слабых, даже в тех случаях, когда ему самому ничто не угрожало.

Сейчас шрам был бы незаметен, если бы тогда мать отвела его к доктору, чтобы наложить швы. Но в то время они жили так бедно, что денег зачастую не хватало даже на еду, а уж про походы к врачам речи и вовсе быть не могло. «Держись, мальчик, – говорила ему в таких случаях мама. – Ты – моя единственная опора!»

Этот шрам, рассекший его бровь на две части, отчего одна из них была чуть выше другой, Броуди не променял бы ни на что. Да и ради чего? Чтобы выглядеть таким же лощеным и безупречным, как этот тип на фотоснимке? К черту! Броуди нравилось, что шрам придает его лицу чуть угрожающее выражение. Женщины шутили, что из-за шрама он выглядит опасным, и, учитывая род его занятий, были гораздо ближе к истине, нежели сами подозревали.

– Так что это за парень на фотографии? – поинтересовался Джейк. – Он просто вылитый ты. Черные волосы, голубые глаза, даже ямочка на подбородке – и то твоя!

– Черт бы меня подрал, если я знаю.

Джейк отошел в другой конец хижины и вынул из жестяного ящика банку теплой кока-колы, а Броуди тем временем перевернул фотографию. На обороте была одна-единственная фраза: «Это твой брат-близнец».

– Брат-близнец… – ошеломленно прошептал Броуди.

Он снова посмотрел на снимок, и в его сознании возник образ матери. Неужели у нее, единственного человека, которого он боготворил на протяжении всей своей жизни, были от него какие-то секреты?

Броуди бесчисленное число раз задавал Матери вопросы о своем отце, но Линда Хоук неизменно отделывалась одними и теми же туманными объяснениями, которые больше походили на отговорки. Броуди хотелось знать об отце еще что-то, кроме того, что он погиб в автомобильной катастрофе. Но когда мальчик просил рассказать подробнее, обычным ответом было: «Я не могу об этом говорить. Мне слишком тяжело».

Медленно, вникая в каждое слово, он еще раз перечитал письмо. Внизу стояла напечатанная также йа компьютере подпись: Джанкарло Хоук. А еще ниже – строчка, написанная от руки. Скорее даже не написанная, а нацарапанная, словно куриной лапой. Броуди с большим трудом удалось разобрать эти каракули: «Сынок, приезжай поскорее. Мне нужна твоя помощь. Мои враги все ближе. И никому не верь».

Виктория Андерсон медленно покачивалась в кресле-качалке на лужайке перед домом и смотрела в освещенное луной небо над Напа-Вэлли. Было уже почти три часа ночи. Со стороны ближайших виноградников, а также гостиницы «Серебряная луна» не доносилось ни звука. Даже сверчки угомонились на ночь.

Еще несколько часов назад легкий ветер приносил сладкий запах спелого винограда и голоса людей, месивших виноград босыми ногами в больших деревянных чанах. Ягоды издавна давили именно таким образом, и некоторые мелкие винодельческие фирмы применяли этот дедовский способ до сих пор. Однако теперь большинство виноделов перешли, конечно, к современным технологиям и использовали для этих целей машины.

– Почему тебе не спится, Тори? – спросила она саму себя. – В чем дело?

В который раз просыпалась она в неурочный ночной час, испытывая щемящее чувство одиночества и ненужности! Когда она наконец сумеет отделаться от навязчивого прошлого и жить сегодняшним днем?