Николайо Андретти

Ты будешь наказан

не за свой гнев;

ты будешь наказан

своим гневом.

Будда

НИКОЛАЙО АНДРЕТТИ

Это одна из тех вещей, по которым можно сразу догадаться, что небо голубое, щенки глупо милые, а эта женщина — яростная сука. С горящими зелеными глазами, яркими рыжими волосами и изящной фигурой она — мокрая мечта любого мужчины.

Но открою вам маленький секрет — принц Чарминг не хочет жениться на разъяренной стерве.

И судя по огню в ее глазах, который сочетается с ее рыжими горячими волосами и безумным количеством нахальства, которое она обрушивает на моих обдолбанных техников безопасности, ей есть что выбрать.

Со мной.

Я смотрю на нее, скрывая свое беспокойство, как опытный профессионал. Она — новое существо, а новое никогда не бывает хорошим. Мне приходит в голову, что все это, что бы это ни было, может быть ловушкой. Изощренная уловка, связанная с чертовой наградой за мою голову.

Я улучаю момент, чтобы подпитаться своей паранойей, позволяя ей разрастаться, расти и поглощать меня. В конце концов, именно благодаря ей я так долго оставался в живых.

Да еще и вопреки смехотворным шансам.

Я хорошо скрываю свою подозрительность за привычной маской безразличия, а вместо этого небрежно вздергиваю бровь, как бы говоря: "Ну и что?".

В конце концов, она так и не ответила на мой вопрос.

Она выпячивает бедро и кладет на него стройную руку — воплощение нахальства. При этом она даже умудряется выглядеть невозмутимой, что говорит мне все, что я должен знать об этой женщине.

— Кто ты такой, чтобы лезть в мои дела? Вали. Я вполне могу справиться с этим, — она жестом показывает на парней позади себя, — сама.

Даже если бы я был просто сторонним наблюдателем, я бы увидел, что все обстоит с точностью до наоборот. Она даже не может сказать, что эти парни ведут себя так, потому что они слишком обдолбанные, чтобы нормально функционировать. Люк и Тристан, может, и лучшие в установке систем безопасности, но они также не могут отказаться от косяка. Я никогда не видел их не под кайфом.

Я размышляю, стоит ли мне что-то говорить, но я уже несколько раз видел ее гуляющей по району. Одного раза достаточно, чтобы вызвать мое беспокойство, но несколько раз — это уже тревожно. Если я не буду деликатно относиться к этой ситуации, она может стать для меня проблемой.

Поэтому, не забывая говорить тактично, я говорю:

— Ты находишься на моей территории, — что, черт возьми, гораздо лучше, чем "убирайся отсюда".

Ее глаза расширяются, и она отстраняется от Люка и Тристана, обращая все свое внимание на меня. Позади нее они возвращаются к своей работе, уже заскучав от нашего разговора. Но, возможно, они просто не хотят смотреть на меня. Как и большинство людей, которых я встречал, они всегда с трудом устанавливали со мной зрительный контакт.

— Ты, — прошипела она, ее ядовитый голос — невидимое, но смертоносное оружие. Я даже могу представить, как он рассекает воздух.

Более слабый мужчина отступил бы. Он бы увидел безумие в ее глазах и сдался. Я много кто — и мудак, и ублюдок, и мразь, — но меньший человек не из их числа. Я не могу не ответить на вызов, прозвучавший в ее голосе, что-то во мне хочет приблизиться и ответить на ее гнев своим собственным.

По правде говоря, я злюсь не на нее.

Я злюсь на то, что мне пришлось провести месяц в центре Нигде.

Я злюсь на Люси за то, что она вломилась в дом.

Я злюсь на то, что мне пришлось перестраивать систему безопасности, устанавливая детали по меньшей мере от дюжины разных компаний на случай еще одной попытки взлома с использованием мастер-ключа.

А еще больше я злюсь на то, что мой младший брат заказал на меня покушение после того, как стало известно, что я помог Ашеру совершить налет на склад.

Это те вещи, на которые я злюсь, а не эта женщина истеричка. Но, черт возьми, она — легкая мишень. Пыхтя и отдуваясь передо мной, я не сомневаюсь, что она считает себя большим, плохим волком. Она еще не знает, что я ем волков на завтрак.

— Я, — насмехаюсь я, мой голос холоден и уничижителен.

Снисходительность в моем тоне очевидна. Выпрямившись и сделав шаг навстречу, я прислоняюсь к перилам поближе к ней и небрежно скрещиваю руки. Мое лицо — воплощение отстраненности, пока я с тщательной точностью медленно провожу глазами вверх и вниз по ее подтянутому и изящному телу.

Любой может заметить, что в неправильно подобранной одежде и с растрепанными волосами она сейчас совершает походку позора. Я намеренно натягиваю на лицо забавное выражение, инстинктивно понимая, что это ее разозлит.

Так и есть.

Она делает шаг ближе, наглый для такой мелочи, и говорит:

— Ты будил меня каждый чертов день на протяжении последнего месяца. Это последняя капля.

Я поднимаю бровь.

— Чертов?

Ее это не забавляет.

— Да. Каждый. Чертов. День. Но больше нет. Я сообщаю о тебе в город. — Она хмурится на меня. — Если бы ты был повежливее, я бы тебя предупредила.

— Как-то я в этом сомневаюсь, — говорю я беззаботно.