Я смотрю на улицу, изучая деревья, дома, окна, машины, номерные знаки, запахи и звуки. Я впитываю все, мгновенно анализируя окружающую обстановку, потому что если я задержусь на мгновение, то могу оказаться мертвым.
С таким ударом по голове я никогда не могу быть в безопасности. Возьмем, к примеру, вчерашний вечер. Я видел ту девушку, выходящую из дома Джона, уже в третий раз меньше чем за неделю. До этого я видел ее на камерах наблюдения почти полдюжины раз с тех пор, как вернулся из Нигде.
Что-то в отношениях между ней и Джоном меня не устраивает, и это не потому, что она меня привлекает. Скорее всего, это больше связано с тем, что я уже несколько лет не получал секса, чем с ее красотой.
Да, она чертовски великолепна…
Но как и миллион других женщин.
Просто в ней есть что-то такое, что инстинктивно притягивает мой взгляд и не отпускает, и это вызывает у меня подозрения. А это, в сочетании с ударом, делает меня параноиком. Я почти хочу добавить еще один чертов уровень безопасности к системе, которую парни наконец-то закончили устанавливать, но для этого придется смириться с раздражающими нерешительными взглядами, которые они бросают на меня, когда думают, что я не смотрю, и тяжелым облаком с запахом марихуаны, которое распространяется за ними вслед. Нет, блядь, спасибо.
И самое главное, мне нужно выяснить, почему она бродит по этому району, если я хочу спать по ночам. Ни за что, блядь, Джон. Я не верю в это дерьмо. Какова бы ни была причина ее присутствия здесь, я выясню ее. Я всегда доверял своим инстинктам, а они подсказывают мне, что она что-то скрывает, и ради всего святого (в буквальном смысле) я не стану их игнорировать.
В конце концов, когда я работал в семье Андретти, наш величайший убийца Аллегра была девушкой. Парень мог быть чертовски уродлив, с еще более уродливым характером, но несколько удачно подобранных знойных взглядов и сладких слов от Аллегры, и тупые ублюдки действительно убеждались, что они ей нужны.
Я не тупой урод, и знойные взгляды и сладкие слова меня не волнуют. Но, черт возьми, девушка Джона заставляет мою кровь биться в жилах. С семизначной суммой на моей голове, похоть, которую она гонит по моим венам, достаточно подозрительна.
Как я уже говорил, никогда нельзя быть слишком осторожным.
Решив, что на улице я один, я продолжаю движение, быстро и бесшумно переходя улицу, пока мои ноги не упираются в противоположный тротуар. Как только это удается, моя темная фигура воссоединяется с тенью, скрываясь в глубине ее безвестности.
Я ускоряю шаг, когда чувствую, что за мной следят. Как только я добираюсь до проема в Центральный парк, я пользуюсь им, бесшумно сворачивая влево и ныряя в деревья. Мои ноги легки, я иду по траве, стараясь ступать осторожно.
Никаких следов.
Ни звука.
Ничего.
Меня здесь никогда не было.
Как только я вижу достаточно широкое дерево, я пригибаюсь за ним и прячусь, чтобы убедиться, что дерево защищает меня со всех сторон от любой надвигающейся угрозы. Руки тянутся под толстовку и нащупывают оружие, но я держу его в кобуре.
Иногда оружие только усложняет ситуацию.
Но как только я слышу мягкий стук ботинок по траве, слишком мягкий для походки неподготовленного человека, мое оружие выхватывается и направляется в сторону звука. Медленно я выхожу из тени, никогда не убивая за укрытием.
Люди называют меня по-разному, но трус никогда не будет одним из них.
— Опусти оружие, парень, — говорит хриплый голос в направлении звука.
Я опускаю его, как только узнаю голос Винсента, но не ослабляю хватку. Вместо этого я внимательно осматриваю местность, прежде чем снова скрыться за деревьями, приютившись в бухте, окруженной зеленью со всех сторон, кроме той, через которую я вошел.
— Черт побери, — говорит Винс с явным раздражением в голосе, пробираясь под особенно низко свисающей веткой. Он бормочет что-то похожее на "гребаный параноидальный олух", прежде чем встретиться со мной за деревьями. Он видит, как я сканирую темноту позади него, и закатывает глаза. — Все чисто. Мои люди очистили территорию.
— Никогда нельзя быть слишком осторожным, — отвечаю я, не сводя глаз с темноты позади него.
— Я доверяю своим людям.
— А я нет. — Удовлетворенный, я возвращаю свой взгляд к его глазам и изучаю его.
Хотя мы и не родственники, у Винсента Романо такие же глаза, как у меня, — темно-карие, холодные и расчетливые. Обычно они настороженные, но сейчас выглядят просто усталыми. Вообще, все в нем сейчас не так. Я не знаю, в чем именно дело, и, учитывая тип Винсента, вряд ли когда-нибудь пойму это, но в моей голове звучат всевозможные тревожные звоночки.
На мои слова Винсент вздыхает, но звук легкий.
Ожидающий.
Как будто он ожидал этого.
Как будто он знает меня, хотя это невозможно.
Я даже себя не знаю.
— Рад тебя видеть, сынок, — наконец, говорит он.
Я не твой сын.
— Я тоже, Винсент.
— Винс.
— Точно, — я делаю паузу, — Винсент.