Этот процесс «великого переселения» биологов, селекционеров, агрономов проходил далеко не гладко. Многие даже крупные ученые не понимали значения вавиловского замысла объединить усилия крупных ученых разных специальностей. Так, Сергей Иванович Жегалов, ставший заведующим селекционной станцией Петровки (после отъезда в Литву, на родину, Дионисия Леопольдовича Рудзинского), в письмах к Рудзинскому жаловался, что Вавилов «переманивает» к себе ученых, «благодаря обилию средств обескрыливает все учреждения и стягивает к себе все лучшие силы». Жегалов выражал при этом не только свое мнение.
Между тем никакого «обилия средств» у Вавилова не было. Наоборот, переходившие к нему на работу ученые, как правило, занимали более низкие должности (а значит, получали меньшие оклады), чем могли бы занять в других учреждениях. Их не сразу удавалось обеспечить и сносным жильем. К тому же жизнь в Петрограде оставалась более трудной, чем в Киеве или Тифлисе, Воронеже или Москве.
И все же они бросали насиженные места, оставляли лаборатории, кафедры, станции, где могли вести самостоятельные исследования, и шли работать к Вавилову.
В нем обнаружилась редкая способность — направлять усилия разных ученых в русло единого стратегического замысла и не ломать при этом их творческой индивидуальности (ведь у каждого излюбленные проблемы, особые исследовательские почерки).
Едва обосновавшись в Петрограде, Вавилов направил в разные агрономические области страны специалистов для изучения местной культурной флоры и составления монографий по типу его собственной монографии о полевых культурах Юго-Востока. Тогда же выдвинул идею об объединении этих трудов в многотомную «Культурную флору СССР», которую и начал выпускать под своей редакцией.
Параллельно Отдел прикладной ботаники (потом институт) вел ботаническое определение растений по отдельным культурам, для чего были созданы соответствующие отделения.
Не довольствуясь чисто ботаническим изучением, Вавилов основывает отделения физиологии, генетики, цитологии, иммунологии, даже лабораторию мукомольных и хлебопекарных качеств хлебов — для всестороннего, углубленного изучения культурных форм.
Не довольствуясь только лабораторными исследованиями, Вавилов основывает по всей стране сеть опытных станций — от западных рубежей до Владивостока и от Заполярья до Средней Азии — для исследования растений в разных природных условиях.
Как начальник Н. И. Вавилов был мягок, снисходителен. Прощал сотрудникам промахи и недочеты. Когда требовалось наказать кого-нибудь за нерадивость, он всячески оттягивал решение, стремился обойтись без выговора или других административных мер. Если же все-таки к таким мерам прибегать приходилось, он старался перепоручить применение их своему заместителю. В годы, когда заместителем был В. Е. Писарев, он говорил ему в таких случаях:
— Проверни, Евграфыч, это дельце — у тебя сердце волосатое…
Но как руководитель Вавилов был требователен. Умел поддержать сотрудника в трудную минуту, умел и отчитать его.
Только один штрих.
Три года велась переписка Вавилова с Жуковским об экспедиции в Малую Азию. Вавилов дает подробные инструкции, обещает достать деньги, визу на въезд в Турцию. И вдруг замечает, что колеблется сам Петр Михайлович.
В Тифлис летит письмо:
«Очень будет досадно, если экспедиция не состоится, и на сей раз думаем, — может быть, ошибочно — по Вашей вине. Экзамены, посевы, лекции, все это настолько маловажно в конце концов по сравнению с поездкой в Мал. Азию, что аргументом задержки служить не может<…>.
Так вот-с, Петр Михайлович, нужно побольше определенности и прежде всего относительно Вашей поездки. Если Вам по каким-либо причинам принять участие в экспедиции затруднительно, я готов лично сам ехать в Малую Азию, если не в нынешнем году, то в следующем. До сих пор мы считали, что Малая Азия за Вами. Все мы здесь по всем культурам чрезвычайно заинтересованы в осуществлении экспедиции в Малую Азию во что бы то ни стало»*
И экспедиция состоялась…
Рассказать о всех работах, параллельно выполняющихся коллективом ученых под руководством Вавилова, невозможно. Но одна из них с особенной наглядностью показывает, насколько плодотворна была идея концентрации сил на одном направлении.
Число пунктов географических посевов с двенадцати быстро возросло до ста пятнадцати. Около двухсот одних и тех же сортов разных растений высевалось из года в год на этих пунктах — по инструкции, выработанной в Петрограде. Тысячи образцов стекались ежегодно на Морскую, 44.
Ботаники, физиологи, биохимики проделали «несколько миллионов измерений и вычислений», как писал Вавилов.
Зачем?
Мысль Вавилова в том, чтобы уловить закономерности в поведении одних и тех же сортов, попадающих в разные условия географической среды.
Когда в 1927 году Вавилов доложил об этих работах на Международном съезде в Италии, то был удостоен золотой медали. Съезд постановил провести под руководством Н. И. Вавилова географические опыты в мировом масштабе.
Еще бы!