Николай Вавилов

На задворках китайских улиц он видел лавки гробов. С двадцатилетнего возраста китаец готовится к смерти и прежде всего приобретает прочный гроб из толстых дубовых досок. Художники снаружи и изнутри расписывают его, изображая «всю повесть жизни». «Постепенно подготовив себе вечное упокоение, — отмечает Вавилов, — китаец начинает пребывать в нем известный период, свыкаться».

А вот другой обычай: если китаец посылает кому-нибудь подарок, то обязательно завернутым в красную бумагу. Потому что «красный цвет — цвет радости, веселья, почета». И визитные карточки китайских чиновников обычно из красной бумаги.

Любопытно, что визитные карточки, на которых иероглифами написано имя владельца, тем больше, чем больший пост занимает чиновник. У губернатора она достигает размера с лист писчей бумаги.

«В соответствии с этим правилом, — с мягким юмором сообщает Вавилов, — нам пришлось изготовить карточки, хотя и не столь объемистые, но все же превышающие обычные европейские нормы».

В Кашгаре Вавилов решил разделить караван. До Урумчи («длинный пустынный путь <…>. Около 1200 верст»*) путешественники должны были пройти вместе, а дальше — «М. Г. Попов, — писал Вавилов Елене Ивановне, — направляется немного в горы и обратно в Туркестан»*, сам же он «взял путь наитруднейший». Очевидно, речь идет о пути через пустыню Такла-Макан, потому что дальше Вавилов пишет:

«Когда еще доберемся до Китая, пусть будет кончена хотя бы ¹/₅ часть <…>. Буду надеяться, что в плен меня китайцы не возьмут, и как-нибудь доберусь до Семиречья»*.

Но М. Г. Попов, по-видимому, запротестовал, был брошен жребий, и «наитруднейший» путь достался ему. Ему предстояло в августовский зной одолеть одну из самых горячих пустынь мира. Забегая вперед, скажем, что трудное предприятие закончилось для М. Г. Попова не совсем удачно: он сломал ногу и потом два месяца отлеживался в больнице Алма-Аты…

После Урумчи Попов повернул на восток, а Вавилов двинулся дальше на север, к Тянь-Шаню.

Сюда доходило горячее дыхание пустыни Такла-Макан: склоны Тянь-Шаня безлесные, колодцы нередко пересыхают, и путешественник должен запасаться водой на два-три дня.

…В Учтурфане приезд Вавилова вызвал всеобщее внимание: он был первым советским путешественником, посетившим эти края. В честь него был устроен обед, которого Вавилов поджидал с большим опасением. Он уже знал, что китайский обед — это длинная церемония, которая займет чуть ли не пять часов. В строгом порядке подадут полсотни блюд. А есть будет нечего! Воробьиное крыло, крошечная рыбка, два семени лотоса — вот чем будут потчевать гостя. Поэтому Вавилов счел за благо перед обедом съесть плов, отлично приготовленный проводником.

…Незадолго до Вавилова Учтурфан посетил английский консул. Он подарил губернатору дюжину бутылок коньяка. Приветствуя «второго именитого путешественника», губернатор стал нахваливать «первого», то есть английского консула, который поразил китайцев, осушив в один присест две бутылки.

«Конкурировать с английским консулом было нелегко, — с юмором вспоминал Вавилов, — но надо было как-то поддержать наше реноме».

Соседи усердно подливали коньяк гостю, себе же наливали так, что напиток «покрывал лишь дно стакана». Вавилов запротестовал и потребовал установить «принцип паритета».

«Это оказало незамедлительное действие. Через короткое время судья, худой человек с несколькими длинными волосами в бороде, как-то незаметно скатился под стол. Бригадный генерал неожиданно положил голову на стол. Губернатор стал просить о пощаде, по-видимому, беспокоясь, что дорогой английский подарок чересчур быстро израсходуется. Честь советского путешественника, во всяком случае, была спасена!»

Не желая терять больше времени, Вавилов тут же после обеда с «целой кавалькадой провожающих» двинулся в путь. Английский коньяк все же возымел свое действие. «Пожалуй, только навеселе <…> можно было рискнуть при закате солнца на переправу вброд довольно глубокой реки, растянувшейся с рукавами почти на 2 км», — вспоминал Вавилов.

Несмотря на августовский зной, перевал Бедель, расположенный на четырехкилометровой высоте, и подходы к нему были покрыты глубоким снегом. Теплой одеждой Вавилов не запасся. «Окостенев от холода, стуча зубами», «без дороги, пешком, за лошадьми, пущенными вперед и прокладывавшими путь через сугробы, несколько часов пришлось идти буквально в снежной траншее».

Но вот и высшая точка перевала. Здесь же проходит советско-китайская граница. «Подъехавшие вскоре пограничники с изумлением рассматривали наш караван», — вспоминал Вавилов. Вскоре он был уже в теплой палатке.

4

После голых скал китайского склона Тянь-Шаня, откуда ядовитый язык пустыни Такла-Макан слизнул все живое, Вавилову особенно буйными показались травы альпийских лугов, открывшихся за перевалом. «Здесь можно было бы прокормить огромные стада».

По крутому спуску, «прыгая с камня на камень», караван вышел в долину Иссык-Куля.