Николай Романов — последний царь

Строили же казённые верфи прежде, строили долго, дорого, но крепко. А теперь строят не дешевле, так же долго, но из рук вон плохо!

Нет, лучше не быть властью, чем не уметь ею пользоваться! Кроме морского управления — и все остальные отрасли не лучше, если в них разберутся люди, умеющие говорить правду не стесняясь».

И как бы в подтверждение этих строк в заграничных газетах появлялись фотографические снимки с расписками в получении миллионных взяток, подписанными… генерал-адмиралом великим князем Алексеем…

Но последний Романов, всецело подпавший под влияние окружающей его клики, ни о чём не думал…

— Всё вздор! Россия могуча! — твердил он. — А эти сказки пускают наши враги…

На протесты лучших людей из народа ответил сперва — памятником своему самодуру-отцу на площади Николаевского вокзала, где кончается «Великая Российская дорога», ведущая от Балтийского моря к берегам Тихого океана, дающая выход царству в незамерзающую гавань Владивостока…

Народ «ответил» царю стихами-загадкой:

Стоит комод,
На комоде — бегемот.
На бегемоте — идиот.
На идиоте — шапка, и на шапке — крест;
А кто отгадает — того под арест!

Не думая, что новый путь может смутить близких соседей, «макак японцев», Николай поддался проискам Безобразова[24] с присными, которые втянули Россию в войну, окончившуюся позорным Портсмутским миром…

Этот тяжкий урок почти бесследно прошёл бы для царя, но тут грянул первый раскат решительной грозы. Ропот народной тоски и гнева…

Я, как и миллионы моих современников — жителей одной и другой столиц, — помню эти грозные дни. Город с миллионным населением, погружённый во тьму… Костры на улицах, вокруг костров — конные и пешие солдаты… Пушки на перекрёстках… Треск пулемётов, разрывы картечи вдоль Невы, навстречу чёрной толпе, идущей требовать справедливости и свободы, — свинец и смерть!..

Десятки тысяч людей помнят ясное морозное утро 9 января 1905 года… Дворцовую площадь…

Море голов, волны людские заливают Невский, Адмиралтейский проспекты и прилегающие улицы…

Тут и женщины, и дети, и генералы, и литераторы, артисты и учёные…

Ждут, когда появится рабочая масса, через Зубатова[25] и Гапона[26], через труп Плеве[27] пришедшая к сознанию, что «только в борьбе с самодержавием может найти и получить свои права русский народ»…

Там, у Зимнего дворца, рядами темнеют войска… Кавалерия, пушки… Гвардейская пехота… Жандармерия… Весь оплот царской власти…

У самого подъезда дворца вырисовываются очертания могучей фигуры великого князя Владимира Александровича[28], окружённого несколькими свитскими офицерами.

Он только что по телефону сносился со своим родичем-царём, получил определённые указания и ждал лишь момента для выполнения царской воли.

Но и этого не сумел сделать удачно «достойный» отпрыск Романовых…

От Исаакия показалась огромная толпа народа: впереди священники с иконами в руках, с Гапоном во главе… Женщины, дети, рабочие… Все — безоружны. Мирный характер шествия особенно подчёркнут, и потому толпа не верит слухам, что её примут залпами… Не верит она и словам юных бледных всадников-офицеров, и настоянию околоточных: «Разойдитесь!.. Сейчас будут стрелять!..»

Женщины и мирные зрители густыми рядами протянулись вдоль решётки сада на углах Невского, где он сливается с Дворцовой площадью и Адмиралтейским проспектом. Дети, как птицы, уселись на голых ветвях, на деревьях Александровского сада…

Замерло всё на площади, наблюдая, как движется вдали чёрная толпа людей, пришедших просить у царя хлеба и защиты от произвола его сатрапов…

И вдруг прозвучал рожок… как клёкот хищной птицы, завидевшей добычу… Вопреки военному уставу прозвучал один лишь раз, а не три, как водится в таких случаях…

Владимир Александрович отдал приказ. Приказ был повторён начальником гвардейского полка, стоящего лицом к Адмиралтейскому проспекту.

И грянул дружный залп…

Не кверху, как это всегда бывает сначала, — а прямо туда, в чёрную толпу, в гущу людей… И сюда, по решётке сада, по его деревьям, с которых жалкими, окровавленными комочками падали тела убитых детей…

Женщины, поражённые пулями, валились без стона на мёрзлую панель… С криком ужаса шарахнулась толпа прочь, давя и опрокидывая друг друга… Вослед им, в спину, грянул ещё залп, поражая на бегу людей, как волков!..

Так ответил Николай Последний молящему народу на просьбу о правде и хлебе!

И что-то непонятное совершилось в природе в этот миг, когда сотни человеческих жизней были сломлены по приказу бездушного повелителя…

Высоко, светло в чистом небе сияло январское солнце… А когда прозвучали залпы, когда кровью окрасились камни и снег мостовой, когда взволнованные души ударами свинца были вырваны из тела, — каким-то бледным светящимся кольцом, как бы дымкой тумана окружилось солнце, как будто вопли и стоны раненых, вся тоска умирающих донеслись мгновенно туда, в неизмеримую высоту, и там смутили покой мировых светил…

Всё-таки жертва была принесена не напрасно.