Николай Некрасов

«Наследство моего [отца] не ограничилось сорока душами; по жребию на часть его досталось крестьянское семейство, которое владело временно само тысячью душ, наследованными от сестры, бывшей за дворянином Чирковым; разумеется, они должны были продать его в шестимесячный срок.

Эта история очень интересна, но я не имею времени ее рассказать, упоминаю о ней потому, что она имела большое влияние на судьбу нашего семейства, а может быть, и на мою. Крестьяне продали свое наследство незаконным образом еще до раздела имения, и отец мой решился дело поднять; вся жизнь его посвящена была этому процессу».

Само двукратное появление этого эпизода в одной и той же (пусть и отрывочной) автобиографии свидетельствует, что историю часто вспоминали в семье как одну из самых тяжелых драм, пережитых ею. Об этом же говорит и высокая степень точности, в данном случае присущая изложению поэта. Тем не менее рассказ требует дополнения и уточнения.

Принадлежавшая Сергею Алексеевичу Некрасову крепостная женщина Дарья Федорова (то есть Федоровна) (даже имя «Федора», употребленное Некрасовым, доказывает, что ошибался он незначительно, только спутал имя и отчество) действительно была выкуплена у него помещиком Иваном Васильевичем Чирковым, отставным гвардейским прапорщиком. Тот увез ее во Владимирскую губернию и женился на ней. Вскоре последовала смерть Чиркова, и вдова унаследовала его имения в Владимирской, Саратовской и Симбирской губерниях. Через несколько лет Чиркова вышла замуж за коллежского регистратора Ивана Ивановича Певницкого, которому предстояло сыграть роковую роль в истории семьи Некрасовых. Он был весьма колоритной фигурой, вполне годящейся в персонажи Гоголя или Салтыкова-Щедрина. Происходил он из духовного сословия, но поступил на статскую службу, где дослужился до губернского секретаря, был землемером в городе Шуе Владимирской губернии. Певницкий не раз демонстрировал необузданный нрав и в августе 1826 года был даже судим Саратовской палатой уголовного суда за избиение церковнослужителя. Он представлял собой яркий образец «приказного» — крючкотвора, сутяги, злого и опасного. За доносы самому министру юстиции на владимирских вице-губернатора и прокурора Певницкий был «удален» из местной палаты уголовного суда. Судя по всему, женился он на вдове Чиркова в расчете на то, что сможет воспользоваться ее состоянием. Жизнь, однако, готовила ему препятствия.

Д. Ф. Певницкая скончалась 21 декабря 1817 года, оставив наследство (конечно, не тысячу, как сказано у Некрасова, а 91 крестьянскую душу в трех губерниях), оцененное в 100 тысяч рублей. Овдовевший Певницкий мог законно претендовать только на шестую его часть, а остальное должно было отойти родному брату, двум племянникам и двум сестрам Дарьи Федоровны, крепостным Некрасовых. При этом ни они, ни Певницкий (поскольку был разночинцем) по законам Российской империи не имели права владеть крепостными душами и могли использовать наследство только путем продажи. Такое положение дел не устраивало стремившегося к обогащению Певницкого, и он, вступив в сговор с Еленой Сергеевной Некрасовой, которую сумел обольстить за три дня (этот срок указал в своей судебной жалобе С. С. Некрасов), путем махинаций в феврале 1818 года вынудил наследников оформить продажу ей имения за 50 тысяч рублей ассигнациями (половину реальной стоимости). Но, судя по всему, указанную сумму крепостные родственники его покойной жены, обманутые обещаниями (впоследствии невыполненными) и запуганные, не получили. Елена Сергеевна, утверждая, что это именно ее крепостные, не имела на это права, поскольку раздел имения в это время не был произведен и крестьяне находились в совместном владении братьев и сестер Некрасовых. При заключении сделки Певницкий использовал подкупленных им подставных лиц, расписавшихся за неграмотных наследников. Провернув эту махинацию, Елена Сергеевна и Певницкий тогда же, в феврале, обвенчались. В июне того же года купчая была утверждена Владимирской палатой гражданского суда. Супруги Певницкие стали владельцами имения, обведя вокруг пальца и крестьян, и остальных наследников.