Николай Некрасов

«На беду, весной 1870 года мне понадобились экстренные средства на отправку одного близкого мне больного человека за границу. Я изложил Некрасову исключительность обстоятельств, но он очень сухо отказал в деньгах, указав на мой долг. Я понимал, что он прав, но всё-таки с горьким и обидным чувством вернулся домой, а тут еще надо было статью дописывать. Дописал, сдал в редакцию и уехал на несколько дней из Петербурга искать денег, потому что состоятельных знакомых у меня в Петербурге не было. Однако и поездка оказалась неудачною. Вернувшись и раздумывая, как быть, получаю от Некрасова пригласительную записку. Застаю его за корректурой моей статьи. Он заговорил со мной тем же сухим, деловым, сумрачным тоном, но уже другими словами: «Вы просили денег, сколько вам надо?» — «Столько-то». — «Так я вам дам записку в контору, вы нам человек нужный». Хотя слова эти выводили меня из трудного положения, в благополучном выходе из которого я уже отчаялся, они всё-таки оставили во мне тяжелое впечатление. Опять-таки Некрасов был несомненно прав: если б я не был нужен журналу, так незачем мне и льготы оказывать, а коли нужен, так надо обратить внимание. Но как-то уж очень это жестко и обнаженно вышло…»

Тем не менее Михайловский стал чрезвычайно высоко ценить Некрасова не только как редактора, но и как человека и в своих суждениях о нем приблизился к взгляду Чернышевского: «Некрасов был человек вполне убежденный, то есть искренно верил в справедливость тех принципов, которые исповедовал в своей поэтической и журнальной деятельности. Подробности идей, развиваемых в его журналах, а иной раз даже самые идеи могли быть ему в том или другом случае чужды, вследствие пробелов в его образовании, которое он, рано брошенный в водоворот практической жизни, никогда не успел пополнить. Но не говоря уже о том, что в практических вопросах, обсуждавшихся в его журналах, он ориентировался превосходно, потому что знал науку жизни, редкий ум и редкое чутье делали его отнюдь не чужим и относительно чисто теоретических вопросов. Он и здесь понимал или чуял добро и зло с точки зрения своих общих убеждений, потому что сидели они в нем крепко».

Некрасов не стремился вникать в тонкости разногласий между разными ветвями народничества, но он увидел в народниках новое историческое воплощение тех же идей, в которые уверовал в юности, и поручил представителям этих новых «новых людей» и сочувствовавших им «просто новых» определение направления «Отечественных записок». Несомненно, Некрасову импонировала и идеализация народа, к которой постепенно пришли народники. Эта идеализация означала не столько утверждение полного отсутствия у народа каких-либо недостатков, сколько признание, что во всех этих недостатках (пьянстве, невежестве, грубости нравов и пр.) виноват не народ, по сути добрый и справедливый, а условия его жизни. Эта идеализация уже произошла в стихах Некрасова, подобных «Орине, матери солдатской», «Зеленому шуму», «Что думает старуха…» и «Железной дороге», которые оказались так же близки народникам, как революционерам-«шестидесятникам».

Год, когда «Отечественные записки» обрели собственную современную идейную платформу и место в народнических дискуссиях, снова оказался для Некрасова трудным. Прежние сотрудники «Современника» Антонович и Жуковский, с которыми не удалось договориться при формировании новой редакции «Отечественных записок», не собирались терять свое положение в российской журналистике. Не сумев устроить издание «Отечественных записок» на артельных началах, они возглавили научно-популярный журнал «Космос», издававшийся Леонидом Николаевичем Симоновым, где начали кампанию по «разоблачению» Некрасова как издателя, поэта и человека. После ряда статей в «Космосе» апофеозом этой кампании стала выпущенная Жуковским и Антоновичем в начале марта 1869 года брошюра «Материалы для характеристики современной русской литературы. Литературное объяснение с Н. А. Некрасовым»: авторы предавали гласности свои отношения с бывшим патроном, приписывая отказ принять их предложение о совместном владении журналом его кулаческим и спекулянтским чертам. Некрасова обвиняли в том, что на протяжении всей своей издательско-редакторской деятельности он присваивал доходы, создаваемые не им, а его сотрудниками. К этому добавлялись обвинения в ренегатстве, в лицемерии, в переходе на сторону либеральной партии. Брошюра содержала уничижительный разбор некрасовского творчества, обнародовала частные разговоры и устные договоренности.