Николай Кузнецов

Зиберт резко откинулся в кресле. Голос его стал сухим и строгим:

– Я солдат, господин штурмбаннфюрер, и мой долг – сражаться без раздумий за фюрера, немецкий народ и великую Германию!

Фон Ортель укоризненно развел руками.

– Великолепно! Но, Пауль, зачем же так официально? И потом – почему вы думаете, что борьба с нашими врагами ведется только на фронте?

Зиберт скривил губы в презрительной гримасе.

– Ну конечно, здесь, в Ровно, полно борцов с девчонками и инвалидами, за которыми мерещатся большевистские диверсанты!

Теперь нахмурился фон Ортель.

– Не говорите так легкомысленно, Зиберт. Партизаны – это очень серьезно, к нашему величайшему сожалению. И я не завидую тем, кому приходится ими заниматься… Не случайно еще в прошлом году, если не ошибаюсь, шестого сентября, наш фюрер издал специальный приказ. Если угодно, могу напомнить, что он в нем писал. Примерно так, во всяком случае, близко к тексту: действия партизанских отрядов на востоке за последние несколько месяцев стали крайне опасными и ныне представляют серьезную угрозу нашим коммуникациям, идущим к фронту… Повторяю, это сказано год назад, и если что за этот год изменилось, так только к худшему… И фельдмаршал Кейтель не случайно указал в одном из своих приказов, что наша борьба с партизанскими бандами отныне не должна иметь ничего общего с рыцарским поведением солдат или правилами Женевской конвенции…

Но сейчас речь не о том. Я не считал бы себя вашим другом, если бы вдруг предложил вам заняться подобным делом.

Фон Ортель умолк. Николай Иванович не прерывал молчания собеседника, понимая, что сейчас-то разговор и подойдет к самому главному, к тому, из-за чего, в сущности, Зиберт и вел эту дружбу, поддерживать которую означало ходить по самому лезвию ножа.

Закурили…

– Пауль, – размеренно, очень буднично начал фон Ортель, – что вы скажете, если я предложу вам сменить амплуа?

– Мне?! Вы смеетесь, Ортель. Ну какой из меня разведчик? Я просто пехотный офицер, который может командовать ротой, и, пожалуй, – все. Вот уж о чем никогда не думал, да и, признаться, профессия эта, при всем уважении к вам, мне никогда особенно не нравилась.

Штурмбаннфюрер умел обрабатывать собеседников. Он понимал, что сказал для одного раза слишком много скромному фронтовику, который должен еще переварить столь неожиданное и чреватое многими последствиями, хотя и лестное, предложение, и перевел беседу на другую, более безобидную тему.

Передышка эта как нельзя кстати была и для Николая Кузнецова. Предложение и впрямь оказалось ошеломляющим. Но ни отклонить, ни принять его без решения командования он, конечно, не мог. Ничем внешне он не выдал охватившего его глубокого волнения.

Штурмбаннфюрер фон Ортель не шутил. Просто так, от нечего делать подобных предложений не высказывают направо и налево. А что, если эсэсовец, не довольствуясь тем, что знал от самого Зиберта и общих знакомых, проверил личность обер-лейтенанта по своим собственным каналам?

Если так – конец… И в отряд уйти не удастся, наверняка будут следить за каждым его шагом. Но и панике поддаваться нельзя. Ортель, конечно, вполне мог его уже проверить. Но это лишь одна версия. А вторая – что он, полагаясь на опыт и интуицию, не спешит с проверкой, поскольку Зиберт еще не ответил согласием. В этом случае он, Кузнецов, пока в безопасности, а разговор означает лишь одно, что фон Ортель «клюнул» на Зиберта.

Терзаемый самыми противоречивыми мыслями и сомнениями, Николай Иванович поспешил в отряд. Командование предложило Кузнецову продолжать игру, не связывая себя пока, однако, какими-либо определенными обязательствами.

– Постарайтесь выяснить, – напутствовали в отряде Николая Ивановича, – в какое конкретное дело хочет втянуть вас этот благодетель. Учтите в то же время, что не исключена и возможность провокации, будьте предельно осторожны, не перестарайтесь.

Кузнецов вернулся в Ровно.

В тот же день он постарался встретиться с Майей Микота. И не случайно. Ортель явно выделял веселую, обаятельную девушку из всех остальных. Он немного ухаживал за ней, не слишком серьезно, с оттенком какой-то снисходительности, постоянно поддразнивал, но не зло. Одним словом, вел себя так, как иногда взрослые мужчины ведут себя с очень молоденькими девушками. Невинный флирт, не более. Но так только казалось. Дело в том, что эта внешне легкомысленная девушка уже давно была секретной осведомительницей гестапо, где носила кличку Семнадцать. Майя постоянно общалась со множеством немецких офицеров, чиновников, коммерсантов, некоторые ухаживали за ней, делали лестные предложения, откровенничали. Это-то обстоятельство и привлекло к девушке внимание гитлеровской службы безопасности. Когда фон Ортель появился в Ровно, агент Семнадцать был передан в его распоряжение. Штурмбаннфюрер нашел девушку очень способной к секретной работе и в результате всерьез принялся обучать ее в индивидуальном порядке приемам и методам шпионского ремесла.