Николай Кузнецов

Сводка, доставленная Ивановым – а она была лишь первой ласточкой, – снимала во многом и все эти проблемы. Но как же все-таки попала сводка в руки Иванова?

…Однажды Ниверчук сказал Авраамию, что хочет познакомить его с хорошим человеком, который, по его мнению, может принести большую пользу советскому командованию и давно ищет связи с подпольщиками. Красноголовец разрешил Иванову выйти на встречу.

Ниверчук встретил Иванова приветливо. Работа для организации словно подменила, выпрямила этого человека. Его лицо разгладилось, оно дышало теперь душевным спокойствием, уверенностью, вновь обретенным чувством собственного достоинства. Здесь, дома, в нем, казалось, не было ничего общего с хмурым и вечно насупленным секретарем, которого привыкли видеть служащие и посетители городской управы.

Павел Васильевич провел Иванова в заднюю комнату и предложил присесть.

Минут через пятнадцать стукнула щеколда калитки, а затем в комнату вошли двое. Одного из них Авраамий уже знал – Владимир Секач из гебитскомиссариата, что выправил ему документы. Второй был… высокий ладный немец с нашивками фельдфебеля. Авраамий инстинктивно сунул руку в карман за оружием. Это невольное движение не ускользнуло от фельдфебеля. Он засмеялся и замахал обеими руками.

– Не беспокойтесь, пан, я пришел в этот дом не как враг, а как друг!

Тут Авраамий удивился еще больше: немец говорил с ним по-чешски.

Между тем фельдфебель продолжал:

– Я понимаю, пан, что вас смущает моя форма. Ну так я могу ее с удовольствием снять.

И он повесил свой мундир на спинку стула.

Все четверо сели вокруг стола. Фельдфебель уже не улыбался. Был серьезен и сдержан: понимал значимость момента.

– Я догадываюсь, – сказал он, обращаясь к Иванову, – что вы, пан, есть представитель советских партизан и хотите знать, кто я есть. Прежде всего об имени. Называйте меня Йозеф. Я рискую не только собой, встречаясь с вами, но и своей семьей. Понимаете?

И фельдфебель рассказал Авраамию Иванову свою историю.

Он родился в Судетах. Его отец был немец, а мать чешка. С детства Йозеф одинаково владел обоими языками и одинаково любил и народ отца, и народ матери. Потом, когда Йозеф уже был юношей, в Судетах появились штурмовые отряды из местных немцев. Их организовал главарь судетских фашистов Генлейн. Йозеф тоже записался: он наивно поверил речам генлейновцев, уверявших, что их цель – способствовать сближению германского и чехословацкого народов.

– Я хотел, – говорил Йозеф, – чтобы все чехи и немцы жили в такой же дружбе и любви, как в моей семье.

Потом был Мюнхен. Гитлер захватил Чехословакию. И Йозеф увидел, что означало на деле то сближение, о котором так красиво твердили нацисты. Он понял, что его обманули, и за прозрение пришлось заплатить дорогой ценой – его дядя по матери был расстрелян гитлеровцами за антифашистские убеждения.

Потом Йозефа мобилизовали в германскую армию, послали учиться в школу военной железнодорожной администрации. Последнее время служил в Здолбунове.

– Здесь я встретился с паном Секачем, он тоже чех, и мы говорили с ним на одном языке. Мы подружились, он стал мне доверять. И вот я перед вами.

Как выяснилось, Йозеф был как раз тем работником военной железнодорожной администрации, который собственноручно печатал на машинке сводки о прохождении через Здолбуново воинских эшелонов. У входа в комнату, где он работал, всегда стоял часовой. Начальники всех эшелонов обязаны были сдавать сюда рапортички (их просовывали в забранное металлической сеткой оконце в дверце), содержащие полные сведения о составах. Рапортички с поездов, идущих без остановок, передавались на ходу дежурному офицеру станции. В конце дня оператор составлял общую сводку. Ее полагалось готовить в двух экземплярах: один шел начальнику железнодорожных сообщений вермахта, второй аккуратно подшивался в секретную папку и хранился в специальном сейфе военного коменданта станции под постоянной охраной.

Теперь Йозеф стал закладывать в машину третий лист бумаги…

В шесть часов вечера одного из последующих после упомянутой встречи дней из здания вокзала вышел высокий молодой фельдфебель. Он присел на скамейку и ленивым движением вытащил из кармана пачку сигарет. Закурил. По-видимому, это была последняя сигарета, потому что фельдфебель смял пачку и швырнул ее в стоящую рядом урну. Докурив сигарету, он погасил окурок о подошву сапога и с явной неохотой – стояла отличная солнечная погода – вернулся в вокзал. Через несколько минут к урне подошел худой, очень плохо одетый человек. Перед собой он катил тяжелую железную тачку, в которой поверх всякого бросового хлама лежали совок и метла. Молодой человек с некоторым трудом перевернул бетонную урну и аккуратно собрал в тачку совком весь накопившийся за день мусор. Потом он тщательно подмел землю вокруг, водворил урну на место, взялся за ручку тачки и неторопливо покатил ее дальше.

Третий экземпляр начал свое путешествие в Москву…