Николай Кузнецов

«Вальтер» вызвал всеобщий интерес. Пистолет действительно был необыкновенным. Его рукоятка вмещала не одну, а две обоймы – четырнадцать зарядов, расположенных в шахматном порядке.

Этот «вальтер» в дальнейшем чуть было не привел к очень тяжелым для Николая Ивановича последствиям…

Долго петляли и кружили, путая следы, партизаны по лесу, пока не добрались до Кудринских хуторов, где жила семья связанного с отрядом местного жителя, польского патриота Вацлава Жигадло. Приказав разместить пленных в разных комнатах дома и выставив вокруг хутора охрану, Николай Кузнецов разрешил всем участникам подвижной засады отдыхать до утра. Наскоро перекусив, улегся спать и сам.

К допросу взятых офицеров Кузнецов приступил утром, досконально продумав наперед тактику своего поведения. Николай Иванович решил допрашивать пленных в немецкой форме. Во-первых, чтобы привести их в состояние наибольшей растерянности; во-вторых, чтобы лишний раз проверить, насколько удачно получается у него роль гитлеровского офицера.

Кузнецов начал с графа Гаана, раненного осколками в голову, ноги и руку. Он вошел в горницу, где лежал майор, вытянулся, как это положено по уставу в присутствии старшего по званию, и представился:

– Лейтенант Пауль Зиберт.

Не веря собственным глазам, граф в изумлении уставился на хорошо выбритого, подтянутого соотечественника.

– Что все ото значит? Где я нахожусь? Кто вы такой? – истерически закричал он.

– Вы в плену у советских партизан, господин майор.

– Вы предатель! Вы нарушили присягу и предали фюрера!

Зиберт пожал плечами.

– Будьте благоразумны, господин майор. Я пришел к выводу, что война проиграна и Гитлер ведет Германию к национальной катастрофе. Вы должны это понимать не хуже меня. Я решил служить русским и советую вам, как коллеге и соотечественнику, не упрямиться, быть откровенным.

Гаан продолжал неистовствовать, и Зиберт прекратил допрос. Наступила очередь имперского советника связи подполковника фон Раиса – его допрашивали в другой комнате. Подполковник, крупный рыжеволосый мужчина с лицом, носящим следы дуэлей, тоже ни на секунду не усомнился, что имеет дело с настоящим немецким офицером, и тоже осыпал Кузнецова упреками в государственной измене.

Допросы продолжались. Кузнецов был терпелив. Его воля и упорство оказались сильнее отмалчивания пленных. День ото дня Райе и Гаан делались разговорчивее и наконец стали давать показания.

На Кудринские хутора из отряда был срочно командирован радист Виктор Орлов, прошедший в Москве до заброса в тыл врага специальную подготовку. На хутор он прибыл переодетый в форму полицая, снабженный соответствующими поддельными документами, в сопровождении еще двух таких же «полицаев», Сергея Рощина и Николая Киселева, – для охраны.

Виктор Орлов присутствовал на всех основных допросах Раиса и Гаана лейтенантом Зибертом. Много лет спустя он вспоминал:

«После каждого допроса Николай Иванович сосредоточенно обдумывал, обобщал материал, переписывал и отдавал мне для шифровки и передачи в отряд. На рации я работал в большой комнате хаты, на глазах у пленных. Допрос продолжали пять дней. Было получено много ценных сведений, а также была расшифрована захваченная в портфеле у Раиса топографическая карта, на которой были нанесены все пути сообщения и средства связи гитлеровцев на территории Польши, Украины и Германии. С помощью этой карты было обнаружено местонахождение ставки Гитлера под Винницей…

Все эти сведения были срочно переданы по рации в отряд, а некоторые – непосредственно в Москву».

Среди толстой пачки секретных документов, оказавшихся в заветном желтом портфеле, особое внимание Кузнецова привлекла уже названная топографическая карта. Вряд ли надобно объяснять почему. Эта карта представляла огромный интерес и ценность для советского командования… В ходе допросов Гаан и Райе постепенно дали к ней подробные объяснения. Упорно молчали лишь об одном: что означает красная линия, начинающаяся между селами Якушинцы и Стрижавка близ Винницы и оканчивающаяся в Берлине.

– Государственная тайна, – упорно твердили оба офицера.

Но на третий или четвертый день Райе нехотя процедил:

– Это секретный подземный бронированный многожильный кабель.

– Для чего его проложили? – спросил Кузнецов. – Для прямой связи Берлина с Якуншинцами.

– Когда?

– Летом.

– Кто прокладывал?

– Русские пленные, двенадцать тысяч.

– Где они сейчас?

Подполковник отвел глаза…

– Отвечайте на вопрос! – повысил голос Кузнецов. Давясь словами, Райе еле слышно пробормотал:

– Их ликвидировали… Был секретный приказ… Служба безопасности…

Кузнецов, взяв себя в руки, продолжал допрос:

– Если я вас правильно понял, подполковник, проложен специальный кабель, чтобы фюрер в Берлине мог в любой момент переговорить по прямому проводу с этой деревушкой… Как ее – Якушинцы?

– Наоборот, – хмуро буркнул Райе. – Чтобы фюрер из Якушинцев мог говорить с Берлином.

– Как прикажете вас понять?

Безнадежно, как человек, которому уже нечего терять, Райе ответил:

– В Якушинцах находится полевая ставка фюрера.

– Расскажите о ней подробнее, – потребовал Кузнецов.