Николай II: жизнь и смерть

В окруженном белыми Петрограде Зиновьев вводит институт заложников. В ответ на наступление белых вместе с прибывшим в Петроград Сталиным он устроил кровавую вакханалию: ночные расстрелы заложников — белых офицеров, священников и прочих «бывших». В 1919 году еще один кровавый ответ Зиновьева — за убийство в Берлине немецких коммунистов Карла Либкнехта и Розы Люксембург в Петропавловской крепости казнены заложники: четверо великих князей — Николай и Георгий Михайловичи, Павел Александрович и Дмитрий Константинович Романовы. Кстати, вскоре после этой акции международной солидарности Ленин рекомендует Зиновьева руководить Коминтерном.

И, конечно же, с самого начала Зиновьев поддерживает идею уральцев — расстрелять Романовых. Согласно его логике, таков и должен быть ответ на наступление белых на Екатеринбург. И еще: он не хочет суда, он ненавидит Троцкого. «Партия давно хочет набить морду Троцкому», — мило написал этот образованный марксист о своем сопернике в борьбе за власть.

Всю жизнь старые друзья были тесно связаны друг с другом. Когда Зиновьев в 1919 году возглавил Коминтерн, он берет к себе заведующим отделом своего друга Г.И. Сафарова. После смерти Ленина глава Петрограда Зиновьев укрепляет свой тыл. Верного Сафарова он делает руководителем партийной газеты «Ленинградская правда». И когда Сталин наградил Зиновьева кровавым «пинком в зад», расплатиться пришлось и Сафарову.

Из письма С.И.Пожарского (Ростов-на-Дону):

«В „Огоньке“ напечатан ваш материал „Расстрел в Екатеринбурге“ и там на фото есть Сафаров. Поскольку вы в материале, то, может быть, сможете сказать мне, что с ним было дальше. Объясняю. В 1941 году, в Саратове в одной камере со мной сидел Сафаров. Весьма примечательная личность. С его слов: был при Ленине то ли секретарем, то ли библиотекарем в эмиграции… был делегатом какого-то съезда партии и редактором газеты. А затем долгие годы был свидетелем почти во всех „делах“ 1937-го и т. д. годов. Сообщите два слова: он это или нет, мой сокамерник?»

«УСЛОВЛЕННЫЙ С МОСКВОЙ…»

Итак, Свердлов и Зиновьев — такова в Москве могущественная поддержка уральских якобинцев, мечтавших о расправе над Романовыми. Поддержка при главной встрече Голощекина — встрече с Лениным.

Могло ли не быть этой встречи? Мог ли Голощекин — член ЦК, руководитель гибнущего Урала, где, по словам Ильича, решалась судьба всей большевистской власти, хозяин Царской Семьи — быть не принят Лениным? И то, что в биохронике вождя нет этой встречи, лишь доказывает понятное нежелание, чтобы о ней знали.

Два вопроса, касающихся Царской Семьи, должен был решить Голощекин на этой встрече: первое — условиться, что делать с царем, если Екатеринбург падет… Здесь колебаний не было. Тем более что можно было предъявить миру неоспоримые доказательства «монархического заговора», которые привез Голощекин. И другой вопрос — условиться о Семье.

Из письма Л.Шмидт (Владивосток):

«В журнале „30 дней“ (№ 1, 1934 год) Бонч-Бруевич вспоминает слова молодого Ленина, который восторгался удачным ответом революционера Нечаева — главного героя „Бесов“ Достоевского… На вопрос: „Кого надо уничтожить из царствующего дома?“ — Нечаев дал точный ответ: „Всю Большую Ектению“ (молитва за царствующий дом — с перечислением всех его членов. — Авт.). „Да, весь дом Романовых, ведь это же просто, до гениальности!“ — восторгался Нечаевым Ленин. „Титан революции“, „один из пламенных революционеров“ — называл его Ильич».

Убитый император отбрасывал тень мученичества на детей. Алексей и сестры могли тоже стать «живым знаменем». Мог ли не думать об этом тот, кто когда-то оценил «удачный» ответ Нечаева.

Так, приговаривая себя к смерти, Николай приговорил и всю Семью.

Видимо, заодно (ужасно писать это) была определена участь Эллы и всех алапаевских узников. И, конечно же, условились о щекотливом вопросе: как объявить о расстреле. Наверное, тогда уже было решено: официальное сообщение должно касаться только Николая. И родилась эта ужасная формула — кровавый каламбур — «семья эвакуирована в надежное место». Возможно, она принадлежала язвительному Зиновьеву.

Да, расстрел Семьи должен был пока оставаться секретом, но секретом Полишинеля. Троцкий прав: Ленин знал — опасность расправы за кровавое деяние должна была сплотить ряды большевиков в эти ужасные для революции дни.

При этом, предвидя возможный крах, правительство, конечно же, пожелало остаться непричастным к расстрелу. Решение о казни должно было исходить от членов Екатеринбургского Совета. Это было полезно: у казнивших царя уральцев оставалось только два выхода — победа над белыми или смерть.

Но, в отличие от кровавых романтиков Троцкого и Зиновьева, Ленин был прагматиком. Казнь царя и Семьи должна свершиться только в одном случае: если падет Екатеринбург. Иначе Романовы должны были по-прежнему оставаться козырной картой в будущей Игре с великими державами.

Видимо, тогда и был продуман механизм: сигнал к началу казни Семьи не должен был исходить от яростных уральских революционеров. Он должен быть подан извне. Кем? Это мы узнаем позднее.