Николай II: жизнь и смерть

Из дневника 14 мая (продолжение): «После чаю Седнева и Нагорного вызвали для допроса в облсовет».

В эти дни, слоняясь у Ипатьевского дома, Жильяр увидел, как красноармейцы усаживали в пролетки арестованных Нагорного и Седнева. Они молча обменялись взглядами, но ничем не выдали присутствия швейцарца. Больше они не вернулись…

«16 мая. Ужинали в 8 часов при дневном свете. Аликс легла пораньше из-за мигрени. О Седневе и Нагорном ни слуху ни духу…»

Трудилась ЧК — уже прочесывали и пропалывали в Ипатьевском доме, сокращая обреченную компанию вокруг Семьи. Чтобы поменьше было хлопот в решающую ночь. Приближалась, приближалась та ночь!

ПЕРВАЯ ПОПЫТКА УБИЙСТВА

А они жили обычной жизнью и продолжали свои дневники.

Он: «20 мая. В одиннадцать часов у нас была отслужена обедница. Алексей присутствовал, лежа в кровати. Погода стояла великолепная, жаркая… Несносно сидеть так, взаперти, и не быть в состоянии выйти в сад, когда хочется, и провести хороший вечер на воздухе. Тюремный режим!»

Она: «23 мая (5 июня), среда. Встали в 6.30, но сейчас — 8.30 по часам (в этот день перевели часы на новое время. — Авт.). Великолепная погода. Бэби не спал — у него боли в ноге, возможно, потому, что ее трогал во время осмотра Владимир Николаевич (доктор Деревенко. — Авт.). Евгений Сергеевич (Боткин. — Авт.) возил его перед этим в течение часа в моем кресле-каталке. Я сидела вместе с ним на солнце. Когда он вернулся обратно в кровать, боли усилились, должно быть, от переодевания и катания на прогулке. Ланч принесли только в три часа, и сейчас они продолжают наращивать забор перед нашими окнами. Так что еле видны даже верхушки деревьев за забором…»

Итак, «сейчас они продолжают наращивать забор перед нашими окнами…». Уже к чему-то готовятся, но к чему?

И в это время Николай слег. От постоянного сидения в комнатах. Он любил прогулки не только потому, что любил ходить, — у него был наследственный геморрой, и наступило обострение.

Он: «24 мая. Весь день страдал болями от гем(орроидальных) шишек, поэтому ложился на кровать, потому что удобнее прикладывать компрессы. Аликс с Алексеем пробыли полчаса на воздухе, а мы после них час. Погода стояла чудная».

Она: «25 мая (4 июня), пятница. Прекрасная погода. Н. (Николай) оставался весь день в постели, так как с трудом спал ночью из-за болей. П…а (эти две буквы скрывают русское слово „попа“, которое она, скромно сокращая, вставляет в английский текст. — Авт.) лучше, когда он лежит тихо… Владимир Николаевич сегодня опять не пришел…»

Доктора Деревенко перестают пускать к Алексею.

Он: «27 мая. Наконец встал и покинул койку, день был летний, гуляли в две очереди. Зелень очень хорошая и сочная, запах приятный…»

И опять Николай чувствует: что-то происходит, что-то случится вот-вот!

«28 мая… Внешние отношения за последнее время изменились… Тюремщики стараются не говорить с нами, как будто им не по себе, и чувствуется как бы тревога и опасения чего-то у них! Непонятно!»

Но за пределами Ипатьевского дома все было понятно. В середине мая подняли восстание против большевиков его бывшие военнопленные — Чехословацкий корпус. К чехо-словакам примкнули казачьи части. Пал Челябинск. Теперь чехословаки двигались к столице Красного Урала.

В городе их ждали. Именно 28 мая (10 июня по новому стилю) произошли зловещие беспорядки. Накануне, 9 июня, прапорщик Ардатов со своим отрядом перешел к белым. Теперь главной опорой Уралсовета в городе остался отряд верх-исетских рабочих во главе с комиссаром Петром Ермаковым. И вот огромная толпа, выкрикивающая антибольшевистские лозунги, собралась на Успенской площади. Ермаков с отрядом, Юровский с чекистами и комиссар Голощекин с трудом разогнали мятежную толпу. Им так не хватало верных солдат! А между тем сколько красногвардейцев охраняли «тирана» и его Семью…

Он: «31 мая. Днем нас почему-то не выпускали в сад. Пришел Авдеев и долго разговаривал с Е.С. (Боткиным. — Авт.). По его словам, он и областной Совет опасаются вы-ступления анархистов, и поэтому, может быть, нам предстоит скорый отъезд, вероятно, в Москву. Он просил подготовиться к отбытию. Немедленно начали укладываться, но тихо, чтоб не привлекать внимания чинов караула, по особой просьбе Авдеева. Около одиннадцати вечера он вернулся и сказал, что еще останемся на несколько дней. Поэтому и на первое июня мы остались по-бивачному, ничего не раскладывая. Наконец, после ужина Авдеев, слегка навеселе, объявил Боткину, что анархисты схвачены, и что опасность миновала, и наш отъезд отменен. После всех приготовлений даже скучно стало…»

Царица записала этот день глухо:

«31 мая (13 июня). Утренняя молитва, солнечное утро.

2.45 — не было прогулки. Авдеев велел собираться, так как в любой момент…

Ночью Авдеев — опять. И сказал: не раньше чем через несколько дней».