В Москву: «28 апреля из Екатеринбурга. Ваш комиссар Яковлев привез Романова в Тюмень. Посадил его в поезд, отправился в Екат(еринбург). Отъехав один перегон, изменил направление, поехал обратно. Теперь поезд с Николаем находится около Омска. С какой целью это сделано нам неизвестно. Мы считаем такой поступок изменническим. Согласно вашего письма 9 апреля Николай должен быть в Екатеринбурге. Что это значит? Согласно принятому Обл. Советом и Обл. Комитетом партии решению сейчас отдано распоряжение задержать Яковлева… и поезд во что бы то не стало, арестовать и доставить вместе с Николаем в Екатеринбург…»
Одновременно в Омск и в другие пункты уже шли телеграммы, объявляющие Яковлева вне закона:
«Обсудив поведение комиссара Яковлева, единогласным решением видим в нем прямую измену революции. Стремление вывести с неизвестной целью бывшего царя из пределов революционного Урала, вопреки точному указанию Председателя ВЦИК, является актом, ставящим комиссара Яковлева вне рядов революционеров. Облсовет Урала предложил всем совреворганизациям, особенно Омскому Сов-депу, принять самые экстренные меры, включительно применение вооруженной силы, для остановки поезда…»
И вскоре Яковлеву приносят одну из этих уральских телеграмм. Яковлев узнает, что его поезд должен быть остановлен в Омске, а сам он арестован.
Яковлев потерялся. Он врывается в купе Авдеева, кричит ликующему уральцу: «Они что у вас там, все с ума посходили?» Но — поздно.
Поезд приближается к Омску. У Омска уже ждет отряд красногвардейцев.
Яковлев идет «ва-банк». Недалеко от Омска, у станции Люблинская, он останавливает поезд, отцепляет паровоз и вместе с телеграфистом направляется в пекло — в Омск.
Из воспоминаний Яковлева:
«Как только вагон остановился (и мы вышли на перрон) нас окружила густая масса людей».
Он стоял один посреди вооруженной толпы, наэлектризованной слухами об изменнике. Он был совсем рядом с гибелью, но сколько раз это уже бывало в его жизни…
«Я объявил, перекрикивая толпу: „Я — чрезвычайный комиссар ВЦИК Яковлев! Мне нужно увидеться с Председателем Омского Совета!“
И тут впервые за всю поездку ему повезло…
«Председателем Омского Совета оказался мой друг Косарев… Я узнал своего старого товарища, с которым мы когда-то были вместе в партийной школе в Италии… Я в общих чертах обрисовал ему события и попросил его поехать вместе со мной на телеграф: там мы вызовем Свердлова, от которого, во-первых, я получу дальнейшие инструкции, а, во-вторых, Косарев поймет, что я действую согласно предписаниям Центра… Пока мы неслись на телеграф, всюду видели вооруженные отряды».
Итак, ему удалось убедить старого друга, но… На телеграфе Яковлев узнал, что зря рисковал жизнью. К тому времени уже закончился длинный телеграфный разговор Екатеринбурга с Москвой. На первую екатеринбургскую телеграмму Москва ответила как должно: Свердлов сообщил, что Яковлев едет на восток… согласно его распоряжению!
Но Голощекин знает: надо быть энергичным. Надо до конца быть настойчивым.
И он был. До конца. Последовала грозная телеграмма уральцев: «Письмом 9 апреля товарищ Свердлов заявил, что Романов будет перевезен в Екатеринбург, сдан под ответственность Облсовета. Видя, что сегодня поезд ускользает с Урала по неизвестным нам причинам … мы сообщили Свердлову. Его ответ нас чрезвычайно удивил. Оказывается, Яковлев гонит поезд на восток согласно его распоряжению и он просит Яковлеву не чинить препятствий…»
И далее уральцы уже угрожали. Прямо угрожали.
«Единственный выход из создавшегося положения — отдать в Омск в адрес Яковлева распоряжение направить поезд обратно в Екатеринбург, в противном случае конфликт может принять острые формы, ибо мы считаем, что гулять Николаю по сибирским дорогам не нужно, а он должен находиться в Екатеринбурге под строгим надзором».
Да, они были настойчивы. Теперь Свердлову можно было уступить.
И Москва соглашается, конечно, «при условии, что все будет сделано для безопасности Романовых», что даны будут «соответствующие гарантии». Гарантии тотчас были даны.
И когда Яковлев усадил своего телеграфиста за аппарат, из Москвы пришло распоряжение Свердлова: «Немедленно двигаться в Тюмень обратно. С уральцами договорились. Приняли меры, дали гарантии…»