Николай II (Том II)

Мысли также приняли другой поворот. После армии, где крестьянская молодёжь как-никак, а приобщалась к грамотности и дисциплине, стало хорошо думаться о хозяйственной самостоятельности миллионов крестьянских семей, об их тяге к настоящему прогрессу в виде беспримерно быстрого развития кооперации. Сначала – от мелких ссудосберегательных товариществ и потребительских обществ, для открытия которых было достаточно разрешения местных властей, затем – к крупным потребительским обществам и кооперативам, отдельные из которых держали обороты по нескольку миллионов рублей. А кредитные кооперативы вообще имели теперь, как докладывал Коковцов, 9 миллионов членов! Московский народный банк, открытый почти два года назад, дал новый толчок к развитию, поскольку его акционерами на 85 процентов стали кредитные кооперативы…

«До чего же упрямо эти думцы не желают видеть прогресса России и всё тянут к новым смутам! – с возмущением подумал Николай. – Ведь даже иностранцы, не испытывающие особых симпатий к моей стране, признают её достижения!..» И он вспомнил, что недавно Василий Васильевич Щеглов, хранитель его личной библиотеки, принёс и положил на столик, где в порядке, известном только Государю и хранителю, лежали книги для первоочерёдного чтения, только что изданный в Англии труд известного писателя Мориса Бэринга «Основы России». Бэринг провёл много лет в стране, хорошо узнал её, и Николаю, который буквально «проглотил» за один день его книжку, приятно было найти в ней подтверждение собственным идеям. Сейчас, на прогулке в парке, Государь не без удовольствия вспоминал мысли Бэринга о России.

«Не было, пожалуй, ещё никогда такого периода, когда Россия более процветала бы материально, чем в настоящий момент, или когда огромное большинство народа имело, казалось бы, меньше оснований для недовольства… Да, чего же большего ещё может желать русский народ?» – вспоминал Николай и уже не без лёгкого раздражения отметил совпадение мнений английского писателя и Департамента полиции по поводу недовольных и оппозиционеров.

«Да, – подумал Государь, – этот англичанин хорошо подметил, что недовольство распространено главным образом в высших классах и интеллигенции, тогда как широкие массы, крестьянство в лучшем положении, чем когда-либо. И Курлов представил мне доклад, в котором говорит, что рабочее сословие в основном спокойно и довольно своим положением, но его мутят агитаторы, толкая на забастовки. Подумать только, если верить докладу министра внутренних дел, то московские фабриканты и заводчики снабжают деньгами эсеров и социал-демократов, чтобы те организовывали рабочие стачки против самих себя! Ни в какие ворота не лезет! Каждому забастовщику дают по три рубля денег! А сколько же всего выдач, если в каждой забастовке набирается по десять – двадцать тысяч человек? Конечно, рабочие с лёгкостью тратят эти деньги на водку!..»

«Вообще, пора прекращать пьянство на Руси! – решительно подумал Николай, обходя Арсенал и поворачивая к югу, к башне Шапель. – Слишком большая часть доходов поступает в казну от винной монополии… Всё-таки тёмен ещё мой народ: чем больше деревня богатеет, чем больше свободных средств появляется в кармане у мужика, тем больше деревня потребляет водки. Только за два прошлых года продажа водки, в том числе и самых дрянных сортов – пенных водок, то есть грубейшего самогона, выросла на 17 процентов. Понятно, конечно, что газеты так много обличений посвящают народному пьянству и хулиганству на этой почве. Конечно, злопыхателям очень удобно объявить казённую винную лавку источником зла, бюджет – «пьяным», вопить, что казна спаивает народ… Но ведь они в чём-то и правы! А трезвенническое движение среди народа, которому государство не помогает, – это прямой укор Мне, самодержцу. Я не могу больше терпеть этого порока, который разъедает лучшие силы моего народа, калечит его и лишает будущего!.. Особенно надо оградить от алкоголизма крестьянство, ибо на нём держится империя и всё её хозяйство, покоятся моральные устои…» – размышлял Николай, ритмично меряя шагами аллеи Александровского парка.