Николай II (Том II)

Родзянко умолчал, что это письмо было прислано злейшему врагу Государя с мандатом члена Думы Александру Ивановичу Гучкову[65]. Председатель Думы знал, что и царь, и царица на дух не переваривали этого демагога и авантюриста, который особенно злобно относился к Государю. Михаил Владимирович помнил одну из историй, с которых начиналась обоюдная неприязнь Государя и Гучкова. В марте 1910 года Александр Иванович Гучков, имевший славу великого трибуна, был избран Председателем Государственной думы. Николай считал, что вся деятельность Гучкова после революции 1905 года ведёт к тому, чтобы обходным путём урезать царскую власть. На первом же приёме Председателя Государственной думы, в присутствии некоторых депутатов, и сановников, Государь отступил от своей обычной приветливой манеры, крайне холодно встретил Гучкова, открыто высказал ему своё недоверие в резкой форме.

Самолюбивый, заносчивый и властолюбивый Гучков не простил такого отношения к себе. Он стал злейшим врагом Николая, соединив личную и политическую ненависть. Гучков оказался ещё более опасным потому, что по своему положению лидера партии октябристов, на словах умеренной и строго монархической, втайне наносил серьёзные раны самодержавному принципу правления в России и всячески подрывал репутацию Государя.

Если Николаю Александровичу сказать, что письмо с упрёками в адрес Распутина было прислано Гучкову, то Император легко мог догадаться, что оно было попросту инспирировано. И был бы прав, поскольку так оно и было. Придя к такому решению, Родзянко только изложил, что было в этом якобы документе. А были в нём одни лишь призывы к начальству осудить Распутина за развратную его жизнь, за то, что он якобы распространяет слухи о своём выдающемся значении в Петербурге и при Дворе.

Затем Родзянко решил не ссылаться больше на липовые документы, поскольку понял, что они не производят впечатления на Государя, а темпераментно заявил об ужасном мнении общества, которое произошло от запрещения цензуры писать о Распутине.

– Ведь он не подходит под категорию лиц, о которых нельзя писать: он не высокопоставленное лицо, не принадлежит к Царской Фамилии, – убеждал Николая Александровича Председатель Думы, – мы видим, что часто критикуют министров, Председателей Думы и Государственного совета, – для этого запрещения нет, – а о Распутине запрещено писать что бы то ни было! Это невольно вызывает мысль, что он близок к Царской Семье, – бубнил Родзянко.

Царь как будто бы и не слышал увещеваний Председателя Думы. Он продолжал безучастно смотреть в окно. Потом снова на мгновенье повернулся к Родзянке. Видимо, его беспокоила, как истинно религиозного человека, одна мысль.

– Но отчего вы думаете, что он хлыст? – снова вернулся Государь к старому вопросу.

Родзянко воспрянул душой и вынул из-за пазухи тощую и засаленную брошюру.

– Ваше Величество, прочтите брошюру Новосёлова: он специально занимался этим вопросом. Там есть указание на то, что Распутина судили за хлыстовство, но дело почему-то было прекращено. Кроме того, известно, что радения приверженцев Распутина происходили на квартире его друга Сазонова, где Распутин жил…

Чувствуя, что настроение Царя может измениться, а тенденциозная и лживая брошюра наёмного писаки Новосёлова, которая была давно запрещена цензурой, только испортит дело, Родзянко решил бросить свой главный козырь. Он знал о великой любви к сыну Николая Александровича и захотел тронуть именно эту струну в характере самодержца.

Он заговорщицки наклонился к Николаю Александровичу и вполголоса сказал ему:

– Речь идёт не только о троне и престиже Царской Семьи: ведь может быть и серьёзная опасность для Наследника…

– Как? – вздрогнул Государь, который не ожидал такого поворота в аргументах Родзянки.

– Ваше Величество, при Наследнике нет серьёзного ответственного лица, при нём деревенский парень матрос Деревенько – он, может быть, очень хороший человек, но это простой крестьянин. Невежественные люди вообще склонны к мистицизму. Что, если с Наследником случится что-нибудь? Это всех волнует… Обаятельный ребёнок, которого все так любят… – не преминул польстить Государю опытный царедворец.

Император, как счёл Родзянко, был сильно взволнован. Он взял уже третью папиросу и закурил её. Но на самом деле речи Председателя Думы не очень задели его. Он давно уже читал все эти аргументы в докладах тайной полиции, слышал как сплетни, передаваемые Императрице Аней или Лили Ден. Всё это многократно проверялось, но ни одного достоверного факта найдено не было. Всё ограничивалось областью слухов, как и теперь у Родзянки.

Он размышлял о том, искренен ли в своих монархических убеждениях Председатель Государственной думы и как проверить эту искренность.

Повернувшись от окна к Михаилу Владимировичу, он проникновенно посмотрел наконец в глаза собеседника и спросил его:

– Читали ли вы доклад покойного Столыпина?

Родзянко встрепенулся, он воспринял вопрос Государя как хороший знак.

– Нет, я слышал о нём, но не читал.

– Я ему отказал после проверки фактов, – сказал Император.