Николай II (Том II)

В той же телеграмме из Ставки передавался проект царского Манифеста о назначении Родзянки Председателем Совета министров и свободном выборе им полного состава Кабинета, ответственного перед Думой и Государственным советом. Алексеев умолял Императора подписать его. Этого же возбуждённо попросил и Рузский.

Николай, который ясно понимал с первых дней бунта необходимость действовать твёрдо и не поддаваться на уговоры и угрозы кучки мятежников, всё более сознавал невозможность опереться на высшее военное командование и министров правительства. Одни оказались предателями и заговорщиками, другие просто струсили или были заблаговременно раздавлены «общественностью», как Протопопов. Настойчивость генералов Алексеева и Рузского, слабость премьера князя Голицына, со страху подавшего в отставку, безволие и неорганизованность министра внутренних дел Протопопова, оказавшегося только позёром и болтуном, открывали ему постепенно такую мрачную картину заговора, использующего панический страх властей перед бунтом нескольких запасных батальонов, что он начинал думать о том, не сделать ли ему ещё шаг назад.

Он физически ощущал, как нарастало давление и со стороны Дома Романовых – великих князей Сергея Михайловича и близкого когда-то Сандро, родного брата Михаила и дяди Павла. Он ещё не знал, что великий князь Кирилл своим явлением в Думе с красным бантом сразу дважды изменил ему и России, а великий князь Николай Николаевич ведёт переговоры с посланцем заговорщика Колчака о своём триумфальном возвращении на Ставку в качестве Верховного Главнокомандующего…

Наперекор чёрным мыслям возникали в памяти солдаты и офицеры пехотного эшелона, пропускающие его поезд дружным «ура!», сцены уютной провинциальной жизни в Старой Руссе и других городах, по которым он колесил целых сорок часов.

«Здесь, во Пскове, не на кого опереться, чтобы разорвать путы, которыми они пытаются связать меня… И нет никаких сообщений, прошёл ли в Царское Село Николай Иудович со своими Георгиевскими кавалерами… Что там с Аликс и детьми?! Здесь, у Рузского, я словно в западне, отрезан от всей России и армии… Пожалуй, надо согласиться подписать алексеевский манифест, чтобы хоть на время приостановить всю эту игру…»

Император, не слушая, что продолжал бубнить ему чёрный генерал, взял лист телеграммы Алексеева с текстом проекта Манифеста и размашисто поставил свою подпись «Николай». Рузский с неожиданной ловкостью рук почти выхватил подписанную царём бумагу, затолкал её в свой чёрный коленкоровый портфель вместе с другими и проскрипел слова благодарности.

– Ваше Величество, разрешите пойти к аппарату Юза для переговоров с Родзянкой? – спросил он почти нормальным голосом.

Государь ещё яснее понял, что вокруг него ведётся грязная интрига.

– Пожалуйста… – бесстрастно ответил он.

Через пару минут, шаркая калошами, Рузский устремился от царского вагона к своему авто. Перед тем как вызвать к аппарату Председателя Государственной думы, генерал продиктовал юзисту сообщение для уполномоченного Красного Креста по Северному фронту князя Вяземского:

«Ловушка захлопнулась…»

86

Царский вагон стоял тихо, с полупритушенными огнями, у ярко освещённого пустынного перрона. Зато свитский, рядом с ним, гудел как потревоженный улей. Там ждали, что генерал Рузский зайдёт к ним после разговора с Государем, но Главкосев не исполнил обещания, а отправился сразу к своему мотору.

Воейков, который, может быть, что-то слышал, вёл себя в соответствии со своим убеждением, что он должен знать всё, а остальные свитские – ничего. Теперь надутый Воейков сидел молча в одном углу салона, а в другом кипели страсти вокруг адмирала Нилова, который, возбуждённо размахивая своей сигарой, в крепких выражениях комментировал наглое высказывание Рузского о необходимости «сдаваться на милость победителя».

Адресат его проклятий в это время сидел у аппарата Юза и ждал, когда в дом военного министра на Мойке, 67, куда сходились провода из Ставки и всех штабов фронтов, приедет вызванный для переговоров Родзянко. Воспользовавшись паузой, Рузский размышлял о том, как могут отразиться на ходе событий успешные карательные действия группы генерала Иванова в окрестностях Петрограда и в самой столице. Он знал, что Николай Иудович усмирял бунтующие части по дороге к Царскому Селу одним своим появлением. Не отдавая виновных под военно-полевой суд и милуя их таким образом, бородатый и страхолюдный генерал орал на них густым басом: «На колени!» Солдатики выполняли его команду, прекращая свои митинги и сходки. Подполковник Капустин, поставленный заговорщиками начальником штаба группы Иванова, пока только информировал своих хозяев о каждом шаге Николая Иудовича, но вмешаться в ход событий не сумел. Ему требовалась срочная поддержка из Ставки и штаба Северного фронта, поскольку эшелоны с кавалерией и пехотой, назначенные из ближайшей 5-й армии на усмирение Петрограда, уже пошли, а на Западном фронте – грузились в вагоны.