Николай II (Том II)

«Вероятно, Аликс всё-таки охотно музицирует здесь со своей любимой подругой Аней!» – подумал Эрни.

Размеры комнаты были велики, но масса маленьких столиков, диванчиков и кресел подле них делали гостиную уютной.

Мордвинов присел в кресло. Эрни хотел последовать его примеру, но вошёл лакей и сказал по-русски:

– Ея Величество просят!

Эрни правильно понял, что это относится к нему, и пошёл по направлению к коридору. При выходе он чуть не столкнулся с высоким худощавым господином, лицо которого показалось ему знакомым, и его спутником в военной форме. Они явно вышли из кабинета Императрицы.

У первой двери справа стоял огромного роста негр, весь в белом, с белой чалмой на голове. Когда Эрни приблизился, негр быстро и очень ловко распахнул дверь.

Эрни целые сутки ждал этого момента, готовился к нему, но когда он увидел любимую младшую сестру, его сердце сильно-сильно застучало.

Аликс стояла в глубине своего кабинета. Она порывисто бросилась к нему, но потом сдержала себя и спокойно пошла навстречу брату. Эрнст-Людвиг обратил внимание, что на сестре было неновое тёмно-лиловое платье, не отвечавшее требованиям моды. Вокруг шеи Аликс была повязана длинная нитка её любимого жемчуга, спускавшаяся до пояса. Это было её единственное украшение.

Они обнялись. В глазах великого герцога блеснули слёзы, а у Аликс на лице блуждала улыбка радости и кротости, но глаза оставались сухими. Выглядела она плохо. Усталость и болезни, беспокойство за Ники состарили её лет на десять. Нимб белокурых волос, венчавших ещё пару лет тому назад её гордую голову, стал почти седым. Но держалась она прямо и с достоинством. Видно было, что перед ним стоит Императрица.

– Здравствуй, Солнечный Луч! – назвал её брат прозвищем, которое она носила при британском дворе у бабушки Виктории.

– Ники сейчас придёт… – дрогнувшим голосом сказала она, и теперь в её глазах накипели и быстро высохли слёзы.

Она показала брату на кресло.

– Как поживает Онор? – заботливо спросила Аликс про жену Эрни, которой симпатизировала, особенно в пику противной первой жене брата, Виктории Мелите, теперешней супруге Кирилла. Великий герцог успел только ответить «Хорошо!» и хотел в свою очередь задать вопрос о здоровье Алексея, как бесшумно открылась дверь и энергичным шагом вошёл Николай.

Свойственники, один Верховный Главнокомандующий России, а другой – командующий германской армией под Верденом, довольно прохладно поздоровались. Ники сел в кресло рядом, потом подвинул его так, чтобы было удобно видеть глаза своего собеседника.

– Ники, давай начнём с дела! – видя внутреннюю напряжённость свояка, предложил Эрни. Он и сам в глубине души весь трясся от напряжения: слыханное ли дело, чтобы вот так, лицом к лицу, во дворце главы государства противника так свободно с ним разговаривать.

– Давай! – коротко согласился Николай.

– Ники, я приехал, чтобы спасти монархию в России! – выпалил Эрнст-Людвиг по сценарию, разработанному Вильгельмом и графом Эйленбургом в Плессе. – Даже ваши союзники в своих газетах пишут всякие гадости про Аликс и Тебя, что Россия – накануне революции, что у армии нет пушек и снарядов…

– Эрни, я не желаю обсуждать с тобой или Вилли эти темы… – жёстко, с холодным блеском в глазах сказал царь. – А что касается Моей армии, её пушек и снарядов, то в предстоящей летней кампании ваши войска на своей шкуре почувствуют её силу и мощь, остроту штыков пехоты и меткость артиллеристов…

В голосе Николая было столько уверенности и твёрдости, что Эрни испугался за исход своей миссии: вдруг Ники вообще больше не даст ему открыть рот. Он беспомощно посмотрел на Аликс, надеясь на её поддержку. Ведь во всех донесениях разведки говорилось о том, что русская общественность обвиняет царицу в том, что она является главой прогерманской партии при Дворе, помогает немцам, хочет сепаратного мира и воздействует в этом духе на своего супруга. Но сестра сидела гордо выпрямившись, уставив глаза в потолок, чтобы не встречаться взглядом с Эрни. Весь её облик выражал холодность и отчуждённость.

– Ну, хорошо, Ники, я тогда изложу тебе только то, что Вильгельм готов предложить России за её переход в лагерь нейтральных стран… – так изящно обозначил великий герцог сомнительную моральную ценность формулировки «сепаратный мир».

Николай задумчиво отвернулся к окну. Все придворные знали, что это означает у него падение интереса к тому, что ему в данный момент докладывали или рассказывали. Но Эрнст-Людвиг принял его молчание за согласие выслушать и начал: