– Увы, нет, мой дорогой! – с сожалением ответила Аликс и задала новый вопрос: – Милый, я тебе писала несколько раз о том, что очень плохо выглядит со стороны, когда ни один из великих князей или их сыновей, князей Императорской крови, не воюет в действующей армии, а в лучшем случае торчит у тебя в Ставке и развозит по твоему поручению по войскам ордена… Или вроде Георгия ездит в Японию, Румынию, ещё куда-то… Молодые Константиновичи – вечно больны лёгкими, да и после гибели Олега грех осуждать тётю Мавру, которая старается держать своих детей вокруг себя… Михайловичи, в том числе и наш дорогой Сандро, тоже толкутся всё время в тылу… Кстати, ты знаешь, по Петрограду ходят слухи, что генеральный инспектор артиллерии, твой дядя Сергей, вместе со своей… – Аликс сделала многозначительную паузу, чтобы обозначить бывшую любовницу Ники, а теперь невенчанную жену великого князя Сергея Михайловича и любовницу молодого великого князя Андрея Владимировича, – хм-хм, берут огромные взятки от поставщиков снарядов и другой амуниции…
Ники промолчал, поскольку всё, о чём говорила Аликс, было ему хорошо известно, но он не мог найти пока в себе сил, чтобы вызвать виновных и крепко стукнуть кулаком по столу. В нём ещё крепки были романовские семейные узы, и он был склонен скорее идеализировать и прощать своих родственников, чем строго судить их и наказывать.
– Даже твой любимый братец Миша, – подпустила Аликс немного женского яда, – и тот вместо дивизии, которую он получил под командование, сидит у тебя в Могилёве или приезжает «отдыхать» в Петроград, под крылышко своей несносной Брасовой…
– Ты права, Солнышко, я думал уже об этом и хочу занять его тем, что дам ему вместо дивизии кавалерийский корпус Хана Нахичеванского… А держу я его в Ставке подолгу для того, чтобы он меньше времени имел на общение со своей женой-интриганкой, которая очень сильно влияет на него… – согласился Ники.
Завтрак был окончен. Не прекращая разговора, Николай и Александра перешли на свои любимые места: она – на кушетку, где привыкла рукодельничать или читать полулёжа, он – в глубокое кресло рядом с нею.
– Мой любимый, ты согласился, чтобы я была твоей «памятной запиской»… – лукаво посмотрела Аликс на супруга. – Так вот, позволь тебе напомнить об идее, о которой я давно тебе писала… О том, что ты мог бы посылать своих свитских осмотреть возможно большее число заводов и фабрик, работающих на войну, и приказать им представлять тебе доклады… Ты согласился, что это была хорошая мысль, так как все почувствовали бы присутствие твоего глаза повсюду, а это поощрило бы людей к хорошей работе… Дружок, ты хотел тогда же составить список свободных свитских, только без немецких фамилий, и писал, что можешь послать Шереметева, Комарова, Вяземского, Силаева, а в более спокойные и безопасные места – Митю Дена, да хоть бы и Николая Михайловича или Кирилла – великих князей, у которых нет прямых дел на фронте…
– Да, Солнышко, – без энтузиазма ответил Николай, – я уже составил такой список и кое-кого посылал с инспекциями, но массового характера это пока не получило…
– Очень жаль, мой любимый, – печально сказала Аликс. Она уже по тону Ники поняла, что он не выполнил её совета. – Таким образом ты мог бы хорошо проконтролировать, где расходится слово с делом гучковских военно-промышленных комитетов, и призвать их к порядку!.. И ещё одно из твоей седой и старой «памятной записки»… – кокетливо поправила Аликс свою причёску. – Я ещё в октябре говорила с министром Хвостовым, а потом писала тебе, что в Петрограде ощущается недостаток муки, сахара, масла, тогда как целые вагоны и эшелоны с этими продуктами застряли в Сибири… Министр внутренних дел заявил, что всё это дело министра путей сообщения Рухлова, который должен велеть пропускать вагоны… Но вместо всех необходимых продуктов приходят вагоны с цветами и фруктами – это же просто позор! Старик Рухлов слишком дряхл. Не пошлёшь ли ты кого-нибудь для ревизии туда, где стоят вагоны с продуктами и гниют товары?
Аликс немного помолчала, потом перекрестилась на икону фёдоровской Божьей Матери и продолжала:
– На прошлой неделе мы с Аней видели Нашего Друга… Его сильно мучит то же самое, о чём я тебе только что рассказала… Он говорит, что ты должен приказать, чтобы непременно пропускали вагоны с мукой, маслом, сахаром, что всё это очень серьёзно, и тогда не будет забастовок… Он предлагает, чтобы в течение трёх дней приходили только вагоны с мукой, маслом и сахаром… Это в данную минуту даже более необходимо, чем снаряды или мясо… Он считает, что сорок человек старых солдат могут нагружать в час по одному поезду, которые следует отправлять один за другим, но не все к одному месту – некоторые к Петрограду и Москве, другие – к разным другим станциям. Для этого надо сократить пассажирское движение, убрать вагоны четвёртых классов на эти дни, а вместо них прицеплять вагоны с мукой и маслом из Сибири, сахаром – из Киева и Малороссии… Недовольство будет сильно расти, – чуть более твёрдо, чем до этого, сказала Императрица, – если положение не изменится…