Николай II (Том II)

Вихрь мыслей проносится в голове Палеолога. «Неужели царю уже донесли, что я, как и все друзья Николая Николаевича, высказывал своим информаторам неодобрение этого шага Императора?.. Если это так, то кто из них подставлен мне Воейковым?.. Или царь рассчитывает, что я клюну на «простоту» Вырубовой и брякну при свидетелях о своём истинном отношении к взятию Государем Верховного командования армией на себя?.. Но ведь дипломату язык дан для того, чтобы скрывать свои мысли… Сейчас я докажу этой хитрой особе, которая хочет казаться дурочкой, что она имеет дело с великим дипломатом…»

Преданно глядя в большие глаза Подруги, посол мягко спрашивает:

– Это решение окончательное?

– О да, вполне…

– В таком случае мои возражения были бы немного запоздалыми… – проговаривается Палеолог, и «простушка» Вырубова моментально ловит его на слове:

– Их Величества будут очень огорчены, если я привезу им ваш ответ о возражениях… – Глаза Вырубовой подёргиваются печалью.

«Чёртова баба, – думает посол, – ещё не хватает мне лишиться расположения Императора, как он это проделал уже с коллегой Бьюкененом из-за бесцеремонности британского посла, пытающегося чуть ли не диктовать решения русскому царю… А ведь если она дословно передаст только эту часть нашего диалога, то немилость Государя и молодой Государыни мне обеспечена!..»

Палеолог начинает выпутываться из положения, в которое попал:

– Но как же я могу высказывать какое-нибудь мнение о мероприятии, истинные причины которого от меня ускользают? Его Величество должен был иметь самые важные основания для того, чтобы к тяжёлой ноше своей обычной работы прибавить ужасную ответственность за военное командование… Какие же это основания?.. – спрашивает посол, в свою очередь прикидываясь дурачком.

– О, господа, я с удовольствием расскажу всем друзьям, как трудно принимал Государь это решение… С весны, когда началось это ужасное отступление, Его Величество становился всё более и более недовольным действиями на фронте… Государь жаловался, что русскую армию гонят вперёд, не закрепляя позиций и не имея достаточно боевых патронов… Как бы подтверждая слова Его Величества, началось поражение за поражением; одна крепость падала за другой, отдали Ковну, Новогеоргиевск, наконец Варшаву…

Общество слушало Вырубову очень внимательно, стараясь не пропустить ни слова, чтобы затем по-своему интерпретировать её высказывания в других салонах, как бы демонстрируя свою близость к Государю. Простодушно оглядывая сотрапезников фрейлина Императрицы продолжала:

– Государыня и я сидели на балконе Александровского дворца, когда пришёл Николай Александрович с известием о падении Варшавы; на нём, как говорится, лица не было. Он почти потерял своё всегдашнее самообладание. «Так не может продолжаться! – вскрикнул он, ударив кулаком по столу. – Я не могу всё сидеть здесь и наблюдать за разгромом армии… Я вижу ошибки и должен молчать! Сегодня и Кривошеин говорил мне о невозможности подобного положения…»

Когда Вырубова назвала фамилию министра земледелия, который явно подстрекал Государя против Верховного Главнокомандующего, гости и хозяева невольно переглянулись: ведь все знали, что за спиной Его Величества именно Кривошеин организовывал протесты министров против решения царя взять Главнокомандование на себя, сносился по этому поводу с Думой и общественностью. Как будто не замечая этого удивления, фрейлина продолжала свой рассказ:

– Именно после падения Варшавы Государь решил бесповоротно, без всякого давления со стороны кого бы то ни было…

Все поняли, что таким образом Вырубова хочет опровергнуть слухи, начавшие ходить по салонам, а из них по всему городу, о том, что Распутин и молодая Императрица, а с нею и она, Подруга, заставили царя взять командование армией.

– «Если бы вы знали, как мне тяжело не принимать деятельного участия в помощи моей любимой армии…» – процитировала царские слова фрейлина. – Государь и раньше бы взял командование, если бы не опасение обидеть великого князя Николая Николаевича, и он не раз говорил о том в моём присутствии… Но только когда возникли столь тяжёлые обстоятельства, долг царского служения повелел ему встать во главе своих войск и взять на себя всю ответственность за войну… Прежде чем прийти к такому убеждению, он много размышлял, много молился…