Николай II

Хотя монархисты никакого отношения к корниловским событиям не имели (сам Корнилов и не помышлял о реставрации), это ничего не меняло. Появился повод. Реанимировался образ традиционного врага. Газеты, захлебываясь от возмущения, голосили о заговоре реакционеров, намеревавшихся освободить царя и восстановить его власть. Старались и петроградские чиновники. В конце августа в прессе было помещено сообщение государственного прокурора, гласившее: «Цель заговора — политическая. Заговор возник до отъезда бывшего царя в Тобольск и имел целью ниспровержение существующего и восстановление старого строя». Никаких фактов приведено не было, да они и не требовались. Уверенно писали и говорили о том, что «паутина заговора» оплела всю Россию, что замешаны бывшие сановники империи и царские родственники. Начались аресты: великого князя Павла Александровича, его жены княгини Палей, великого князя Михаила Александровича и других. «Свобода или смерть» стал главным лозунгом момента. Под шумок этой кампании из-под ареста были выпущены все большевики, находившиеся там после июльских событий. Они сразу же оказались в авангарде борьбы «с коронованными убийцами», сделав эту тему козырной картой в схватке за власть. Керенский после «корниловской эпопеи» недолго находился в оцепенении и очень скоро начал подыгрывать крайне левым, не понимая, что этим лишь усугубляет положение.

Козни «реакционеров» искали повсюду, но в первую очередь вокруг царя. Керенским были посланы телеграммы тобольским властям и начальнику отряда с приказом усилить охрану Романовых. Им же был отправлен в Тобольск новый особый комиссар Временного правительства эсер В. С. Панкратов. Личный знакомый Керенского, «краса и гордость революции»: провел в заключении и ссылке более 15 лет. Этот «каторжный ценз» служил лучшей рекомендацией. Никого не смущало, что наказан-то он за вполне очевидное деяние: убийство полицейского. Теперь такие поступки ставились государством в заслугу. Потребность в назначении личного уполномоченного правительства вызывалась, как то безапелляционно утверждали, интригами и заговорами «бывших».

С середины августа будоражили страну слухи о «деле Хитрово». Эту историю раздули невероятно, хотя потом выяснилось, что она — лишь плод больного воображения. 18 августа Николай Александрович записал в дневнике: «Утром на улице появилась Рита Хитрово, приехавшая из Петрограда и побывавшая у Настеньки Гендриковой. Этого было достаточно, чтобы вечером у нее произвели обыск. Черт знает, что такое!» На следующий день продолжил: «Вследствие вчерашнего происшествия, Настенька лишена права прогулок по улицам в течение нескольких дней, а бедная Рита Хитрово должна была выехать обратно с вечерним пароходом». Это то, что видели и что знали арестованные в губернаторском доме.

Все представлялось некрасивым и необъяснимым. Но объяснения существовали, а всему эпизоду придали политическое значение. В начале августа Маргарита Сергеевна Хитрово, барышня из хорошей семьи, фрейлина императрицы Александры Федоровны, ровесница и приятельница великой княжны Ольги Николаевны, по собственной инициативе решила последовать за царской семьей в Сибирь. Она собиралась скрасить там их страдания! Свое намерение она не скрывала от других, соглашалась передать письма. Таковых набралось почти два десятка. По дороге в Тюмень посылала телеграммы родственникам и знакомым: «Я теперь похудела, так как все переложила в подушку», «Население относится отлично, все подготовлено с успехом» и т. д. Естественно, что об экспедиции фрейлины стало известно властям.

На имя Кобылинского в Тобольск полетело распоряжение Керенского. Тому предписывалось арестовать Хитрово, отобрать все бумаги и отправить ее под охраной в Москву. Как только Маргарита прибыла в Тобольск, сразу отправилась к губернаторской резиденции и встретила на улице графиню Гендрикову, которая обрадовалась и привела ее к себе в комнату в Корниловском доме. Вскоре пришел доктор Боткин, состоялась непродолжительная беседа. Не прошло и получаса, как явился Кобылинский с несколькими солдатами и объявил, что должен арестовать столичную визитершу. У нее были отобраны все письма, а сама она под конвоем была переправлена в Москву, а позже в Петроград, где провела несколько недель под арестом. Если бы царской семье рассказали, что Рита — опасная заговорщица, то все невольно бы рассмеялись. Они ее слишком хорошо знали, чтобы поверить в подобное.