Николай II

В действительности же замысел Керенского и прочих «временных» провалился: установить «преступные деяния» властителей, выявить их антигосударственную деятельность и разоблачить предательские сношения с врагами государства не удалось. А ведь так искали, так искали! По прошествии времени очевидно, что подобных документов просто не существовало, хотя «профессиональные разоблачители царизма» были убеждены в их наличии (иначе бы никакой комиссии и не создавали). Но и в то время находились люди, не ослепленные революционным угаром. Весной 1919 года Иван Бунин написал: «Нападите врасплох на любой старый дом, где десятки лет жила многочисленная семья, перебейте или возьмите в полон хозяев, домоправителей, слуг, захватите семейные архивы, начните их разбор и вообще розыски о жизни этой семьи, этого дома, — сколько откроется темного, греховного, неправедного, какую ужасную картину можно нарисовать и особенно при известном пристрастии, при желании опозорить во что бы то ни стало, всякое лыко поставить в строку! Так врасплох, совершенно врасплох был захвачен и российский старый дом. И что же открылось? Истинно диву надо даваться, какие пустяки открылись! А ведь захватили этот дом как раз при том строе, из которого сделали истинно мировой жупел. Что открыли? Изумительно: ровно ничего!» Писатель был абсолютно прав: в общем-то «открылись» действительно пустяки.

Однако арест и проведение шумных следственных действий, хотели того или нет организаторы и вдохновители антицарской кампании, неизбежно осложняли возможность выезда Николая II за рубеж. Ведь через несколько недель после отречения речь шла уже не о бывшем царе, а о человеке, которого публично, бессудно, беспардонно, но вполне определенно во многих газетах именовали «врагом России», главным «государственным преступником». И кто такого деятеля мог принять, и кто такого человека хотел принять? Постепенно становилось все более очевидным, что надежда на царский исход из России не более чем иллюзия. То, что в марте или апреле казалось возможным, позже сделалось совершенно невероятным.

Антиромановская истерика (другое определение подобрать трудно) российской прессы, антимонархическая риторика политических лидеров являлись исторической очевидностью в России. Но и там, где давно существовали демократические институты, а свобода прессы должна была воспитывать ответственность оценок и серьезность суждений, там, в благословенной Англии, человеческой симпатии к бывшим русским монархам не наблюдалось. Английские газеты перепечатывали крикливо-разоблачительные сообщения русских газет, и общественное настроение окрашивалось все ярче в антиромановские цвета. Лондонская «Дейли телеграф» в апреле 1917 года писала: «Мы искренне надеемся, что у британского правительства нет никакого намерения дать убежище в Англии царю и его жене. Во всяком случае, такое намерение, если оно действительно возникло, будет остановлено. Необходимо говорить совершенно откровенно об этом». И говорили.

Уже 10 апреля 1917 года посольство Великобритании объявило русскому МИДу, что «не настаивает на переезде царя в Англию». Это был шедевр дипломатической эквилибристики: можно было подумать, что ранее правительство Его Величества «настаивало» на чем-то подобном!

Когда же случилось злодеяние в Екатеринбурге, когда во всей красе стали проявляться кровавые дела «прогрессистов и социалистов», некоторые в Европе прозрели и перестали отстаивать тезис о «реакционности» царской власти. Другие замолчали, но кое-кто все же остался приверженцем старых предубеждений. Дискуссии разгорелись и в среде русской эмиграции, и в высших кругах Великобритании. Известный военный и государственный деятель лорд Маунбеттен (родственник короля и племянник Александры Федоровны), например, неоднократно публично заявлял, что руки Ллойд Джорджа «обагрены кровью Романовых».

А что же король? Какова его роль во всей этой печальной истории? У Николая II существовали давние дружеские отношения с Георгом V. Еще цесаревичем, в 1893 году, Николай Александрович присутствовал на свадьбе старшего сына наследника престола, герцога Йоркского, женившегося на принцессе Марии Текской. Потом «милый Джорджи» приветствовал брачную партию цесаревича со своей кузиной Алисой Гессенской. После помолвки в Кобурге, в апреле 1894 года, Георг писал: «Мой дорогой старина Ники! Я должен послать тебе всего пару строк, чтобы от всего сердца поздравить тебя с хорошей вестью, что ты телеграфировал мне вчера. Желаю тебе и дорогой Аликс всех радостей и счастья теперь и в будущем. Мне в самом деле доставляет удовольствие думать, что все наконец устроилось и что великое желание твоего сердца наконец сбылось, ведь мне известно, что уже несколько лет ты любишь Аликс и хочешь жениться на ней. Я совершенно уверен, что она будет тебе отличной женой, и что она очаровательна, мила и образованна».