Николай II

«Вещественные доказательства – орудие казни…»

В конце 70-х годов мне позвонила моя старая подруга. Мы учились вместе в Историко-архивном – и вот через много лет, пугая друг друга изменившимися лицами, встретились. Она села в мою машину и молча положила мне на колени бумагу…

Я начал читать:

«В Музей Революции. Директору Музея, товарищу Мицкевичу.

Имея в виду приближающуюся 10-ю годовщину Октябрьской революции и вероятный интерес для молодого поколения видеть вещественные доказательства (орудие казни бывшего царя Николая II, его семьи и остатков верной им до гроба челяди), считаю необходимым передать Музею для хранения находившиеся у меня до сих пор два револьвера: один системы «кольт» номер 71905 с обоймой и семью патронами и второй системы «маузер» за номером 167177 с деревянным чехлом-ложей и обоймой патронов 10 штук. Причины того, почему револьвера два, следующие – из «кольта» мною был наповал убит Николай, остальные патроны одной имеющейся заряженной обоймы «кольта», а также заряженного «маузера» ушли на достреливание дочерей Николая, которые были забронированы в лифчики из сплошной массы крупных бриллиантов, и странную живучесть наследника, на которого мой помощник израсходовал тоже целую обойму патронов (причину странной живучести наследника нужно, вероятно, отнести к слабому владению оружием или неизбежной нервности, вызванной долгой возней с бронированными дочерями).

Бывший комендант дома особого назначения в городе Екатеринбурге, где сидел бывший царь Николай II с семьей в 1918 году (до расстрела его в том же году 16.07), Яков Михайлович Юровский и помощник коменданта, Григорий Петрович Никулин свидетельствуют вышеизложенное.

Я.М. Юровский – член партии с 1905 года, номер партбилета 1500. Краснопресненская организация.

Г.П. Никулин – член ВКП(б) с 1917 года, номер 128185. Краснопресненская организация».

Значит, все было!!!

Она сказала: «Это копия документа, который находится в закрытом хранении в Музее Революции… Мне сказали, что ты хочешь узнать, как это происходило. Я рада, что даю тебе эту возможность. Но… этот документ скопировали по моей просьбе – и я не хочу никого подводить. Так что ты должен молчать. Впрочем, в ближайшие сто лет вряд ли тебе удастся обо всем этом заговорить. Так что наслаждайся абстрактным знанием, этого достаточно.

– Это и есть «Записка» Юровского?

– Что ты! Это всего лишь обычное заявление, написанное Юровским…

(В 1989 году мне наконец удалось увидеть это «обычное заявление» – оно оказалось написанным от руки характерным почерком коменданта.)

– Нет, нет, – усмехнулась она, – «Записка» Юровского совсем другое. Это большой документ. Кстати, в двадцатых годах он передал свою «Записку» Покровскому.

(Михаил Покровский – руководитель Коммунистической академии, в 20-е годы – вождь советской исторической науки.)

– Ты ее видела – она есть в Музее Революции?!

– Не знаю… – сказала она сухо, – знаю только, что эти револьверы Юровского были изъяты из Музея перед войной сотрудниками НКВД. И все его бумаги тоже. Есть соответствующая запись в описи… Но иначе и быть не могло. Ведь его дочь была посажена.

– Дочь Юровского?! Посажена?

– Ее звали Римма… Была комсомольским вождем, по-моему, одним из секретарей ЦК, отсидела, кажется, больше четверти века в лагерях… Впрочем, если бы эта «Записка» Юровского и была в Музее, тебе, как ты сам понимаешь, ее не дали бы. Документы о расстреле Царской Семьи – это «документы особой секретности».