Николай II

Те дни для жениха и невесты пронеслись быстро. Утром непременно пили кофе у королевы Виктории, днем ездили кататься. Только на прогулках удавалось остаться вдвоем, да порой вечером могли посидеть час-другой без посторонних. Все же остальное время кругом были люди, бесконечные встречи, завтраки и обеды в присутствии десятков лиц; они получали множество поздравительных телеграмм, на которые непременно следовало ответить. Вечерами — концерты и спектакли. На два дня уехали в Дармштадт, где их радушно встречали Эрни и Даки. Николай внимательно осматривал комнаты Аликс во дворце. Ему здесь все было интересно. Невеста их сама показывала. Повезла на могилы своих родителей, со слезами рассказала, как они умирали. Каждый день лишь укреплял их взаимную любовь, и уж ни он, ни она и представить не могли, как бы жили друг без друга.

Через две недели после помолвки невеста призналась в письме Николаю Александровичу: «Я никогда не забуду этих первых дней, и какая гадкая я была с тобой; прости меня, мой дорогой. Если бы ты только знал, как я тебя обожаю, а годы только укрепили и углубили мою любовь; я бы только хотела быть достойной твоей любви и нежности. Ты слишкомхорош для меня».

Сестре цесаревича великой княжне Ксении Александровне писала из Кобурга: «Осталось только 2 дня, а потом мы расстанемся. Я чувствую себя несчастной при мысли об этом — но чего не вылечишь, надо вытерпеть. Тебе можно позавидовать, ведь ты видишь Сандро каждый день, а я не увижу моего Ники более месяца. Не могу описать моего счастья — оно так велико, и я могу лишь на коленях благодарить Бога за то, что он меня вот так наставил. А какой ангел милый Мальчик — как рады вы будете, когда он к вам вернется».

20 апреля наступил день прощания. Он уезжал в Россию, а она в Дармштадт, а оттуда к бабушке в Англию. Все дни обсуждали срок свадьбы: цесаревич хотел устроить ее как можно скорее, желательно уже осенью, а Аликс, напротив, считала, что не надо спешить, что она должна еще серьезно подготовиться к жизни в России. Следовало изучить православные каноны, узнать законы и традиции далекой страны, хоть в самой общей форме овладеть языком. Но последнее слово здесь оставалось за императором и императрицей. Договорились: вернувшись домой, Ники сразу же все выяснит и ей сообщит. Обещал, что как только представится случай и закончатся военные учения, непременно приедет к ней в Англию, «наверное, в июне». Когда наступила последняя минута — не плакали: предстоящая разлука, хоть и была неприятной, виделась непродолжительной. На следующей день, в вагоне поезда, цесаревич записал: «Как ни грустно теперь не видеться, все же при мысли о том, что случилось, невольно сердце радуется и обращается с благодарною молитвою к Господу!»

В апреле 1894 года началась переписка Николая Александровича и Александры Федоровны, тогда еще лишь Алисы. Она длилась 23 года и донесла до потомков мысли, чувства, боль и радость жизни этих людей, их земные заботы, надежды и печали, их живые голоса. Всегда друг перед другом были абсолютно откровенны, никогда не лукавили, думали и воспринимали мир в одних цветах, хотя у Александры Федоровны и преобладали более темные тона. В одном из первых писем гессенская принцесса заметила: «Я такая же, как ты, я тоже стесняюсь выражать мои чувства, и мне хотелось так много тебе сказать и о стольком спросить, но я не посмела. Нам придется побороть эту слабость, как ты думаешь?» С годами они стали понимать друг друга с полуслова без всяких недомолвок. При этом каждый оставался самим собой, и их человеческие индивидуальности в полной мере отразили сохранившиеся послания. Став мужем и женой, они редко расставались: лишь с началом первой мировой войны начались их длительные разлуки. Поэтому и основной массив этих документов отражает главным образом досвадебный и военный периоды их жизни.

В 1922 году в Берлине была опубликована часть этой корреспонденции, нелегально вывезенная из России и охватывавшая последние годы царствования, вызывавшие особый интерес. И сразу же в кругах эмиграции разгорелась полемика: насколько этично «заглядывать в замочную скважину» для установления исторической истины. Писатель Александр Куприн писал: «Не знаю, да и не хочу знать, каким путем были украдены (другого глагола нет) письма Государыни Александры Федоровны к императору Николаю II, где их переписывали, на каких условиях их продали за границу и кто их печатал. Знаю только, что это было темное и подлое дело, но совсем не удивляюсь». В свою очередь, Зинаида Гиппиус считала, что без этих писем «не знали бы мы правды, отныне твердой и неоспоримой, об этой женщине… Не знали бы с потрясающей, неумолимой точностью, как послужила она своему страшному времени. А нам надо знать. Эта правда ей не принадлежит». С последним утверждением «неистовой Зинаиды» нельзя не согласиться.