Николай II

Желание царя преодолеть «средостение», разумеется, могло быть использовано теми политическими силами, которые стояли тогда у руля российской внутренней политики. По свидетельству информированного современника, принимавшего участие в Саровских торжествах, «не последнюю роль в этом деле, несомненно, играли соображения хитреца Плеве (министра внутренних дел. — С. Ф.), поставившего целью показать, что простой народ доволен самодержавием, предан ему и что стремление к свободе и к участию общественных сил в государственном управлении есть измышления небольшой кучки интеллигенции и не имеют опоры в простом народе». О том, что проведенные царем в Сарове дни имели большое влияние на укрепление расположения царя и царицы к министру внутренних дел, писал и С. Ю. Витте. Примечательно, что, согласно распоряжению Плеве (видимо, устному), редакциям газет было «внушено», чтобы они «сочувственно» отнеслись к торжествам и ничего не писали бы против них. Услышав об этом от издателя А. С. Суворина, генерал А. А. Киреев был возмущен до глубины души. «Разве это не унижение религии!!!» — патетически восклицал он. Так глубокие чаяния царя понимались его министрами. Ничего удивительного в том не было — в самодержавной империи любое желание носителя верховной власти пытались выполнить, не в последнюю очередь исходя и из «ведомственных» интересов, — как здесь вновь не вспомнить о средостении!

…На торжества канонизации царь с супругой, матерью и некоторыми другими родственниками приехал 17 июля, на лошадях проследовав через Арзамас в Саров. Вместе с высочайшими паломниками были и многочисленные придворные богомольцы — кортеж состоял из 345 экипажей. В тот же день вечером император вызвал к себе иеросхимонаха Симеона (Толмачева) — Саровского библиотекаря, дворянина и бывшего офицера и выразил желание исповедоваться именно у него. Исповедь прошла в келье, где некогда жил Серафим Саровский. Вместе с царем исповедовались также императрицы Александра Федоровна и Мария Федоровна, а также великий князь Сергей Александрович.

Восемнадцатого июля, выйдя к ранней обедне, высочайшие паломники причастились и приняли поздравления по этому поводу находившихся в храме простых богомольцев. В тот же день и состоялось прославление Саровского старца; носилки с мощами праведника царь и великие князья несли на своих плечах. Увидев это, толпа встала на колени. Это событие не имело аналогов в императорской России. Царь оказался в самой гуще своих подданных, которые готовы были умереть по одному его слову. А глубокой ночью 19 июля царь и его близкие посетили исцеляющий источник и выкупались в нем (в то время народ устремился в Успенский собор приложиться к мощам только что прославленного святого). 19 июля царь записал в дневнике: «Подъем духа громадный и от торжественности события и от праздничного настроения народа… Слыхали о многих исцеленных сегодня и вчера… дивен Бог во святых Его. Велика неизреченная милость Его дорогой России; невыразимо утешительна (радость (?). — С. Ф.) очевидного нового проявления Благодати Господней ко всем нам. На Тя, Господи, уповахом, да не постыдимся во веки. Аминь».

Так воспринимал произошедшее русский царь: святой Серафим есть милость Бога — России. Через эту призму он до конца своих дней смотрел на этого святого. 20 июля высочайшие паломники покинули Саров и заехали в Дивеевский женский монастырь, свято чтивший память Саровского старца. В обители царь и его близкие посетили блаженную Пашу, юродивую Христа ради (ей тогда было более ста лет). Говорившая нечленораздельно и любившая играть в куклы, она подарила куклу царской чете. Считается, что тем самым она предсказала рождение наследника. Так ли это, судить трудно. Но «блажен, кто верует»… Ясно лишь одно: посещение «царями» Паши со временем обросло слухами и мифами, в которых затертой оказалась простая истина: «царям» были необходимы «знаки», помогающие им «правильно понять» Божью волю.

Характерно обыграли эту встречу составители подложного дневника А. А. Вырубовой — историк П. Е. Щеголев и писатель А. Н. Толстой. В их передаче история выглядела следующим образом: Александра Федоровна полагала, что Паша — несомненно святая, с ясным и добрым лицом и детскими ангельскими глазами. Благословив царя («папу», по терминологии авторов лжедневника), она заявила: «Будет маленький!» Благословив также и Александру Федоровну (после того как императрица надела пеструю шаль, прикрыв черное платье, ибо этот цвет раздражал юродивую), Паша изрекла: «Много будет, много!», при этом размахивая красной лентой. Александре Федоровне якобы потом объяснили сказанное: «С маленьким придет много крови» [60].