Николай II

Если верить обоим сообщениям, получается, что Распутин поносил того, кто определенно признал в нем человека глубоко религиозного. Впрочем, многочисленные фактические погрешности, встречающиеся и в мемуарах Джунковского, и в мемуарах Юсупова, заставляют предположить, что сообщаемая ими информация о первых шагах сибирского странника в столице — легендарна, хотя признать ее полностью недостоверной также нельзя. Скорее всего, Распутин действительно встречался с отцом Иоанном, быть может, даже разговаривал с ним. Вполне вероятно и то, что кронштадтский пастырь обратил внимание на молодого странника, глубоко религиозного и умевшего молиться. Известно, что Распутин любил посещать столичный Иоанновский женский монастырь, где был погребен подвижник. Однако послушницы, к радости игуменьи монастыря Ангелины, скоро его от этого отвадили. «Стоит Распутин, — вспоминал хорошо знавший настоятельницу митрополит Евлогий (Георгиевский), — пройдет одна из послушниц, взглянет на него и говорит вслух, точно сама с собой рассуждает: „Нет, на святого совсем не похож…“ А потом другая, третья — и все, заранее сговорившись, то же мнение высказывают. Распутин больше и не показывался».

Приведенный частный пример, касающийся отношений Распутина и отца Иоанна Кронштадтского, думается, достаточно показателен: авторитет последнего привлекается и для объяснения, почему Распутин приобрел славу «старца» (слово об «искре Божией»), и — с тем же успехом — для объяснения происшедшего разрыва между ним и его первыми благодетельницами — великими княгинями Милицей и Анастасией. Однако выяснение причин разрыва вовсе не объясняет факта первоначального доверия к сибирскому страннику.

В молодости близко знавший Распутина, даже составлявший для императрицы Александры Федоровны его биографию, митрополит Вениамин (Федченков) много лет спустя вспоминал о появлении Распутина в Петербурге: «И вдруг появляется горящий факел. Какого он духа, качества, мы не хотели, да и не умели разбираться, не имея для этого собственного опыта. А блеск новой кометы, естественно, привлек внимание». Митрополит Вениамин был убежден, что далеко не все окружавшие Распутина люди были сплошь плохи. По его мнению, Распутин слишком рано вышел в мир руководить другими, не имея сам соответствующего духовного руководства, и притом отправился в такое общество, «где не очень любили подлинную святость, где грех господствовал широко и глубоко». Владыка подчеркивал наличие соответствующей почвы в высшем обществе, которая и содействовала росту увлечения Распутиным. «А потому не в нем одном, даже скажу не столько в нем, сколько в общей той атмосфере лежали причины увлечения им, — писал владыка Вениамин. — И это характерно для предреволюционного безвременья». Вновь, как мы видим, заявление о времени соотносится с вопросом о росте влияния сибирского странника.

Общие переживания той эпохи не обошли стороной и царскую чету. Постоянные неудачи и огорчения, болезнь единственного сына, а быть может, и осознание своей обреченности требовали «религиозного прикрытия»; Николай II искренне хотел услышать праведника, доверить ему свои переживания, получить утешение. Возможно, одной из причин, заставивших его держать возле трона сибирского странника, и было желание иметь около себя представителя «простого народа», который бескорыстно доведет до царя все чаяния и проблемы этого самого «народа». «Монарх желал слышать правдивое открытое слово и думал, что такое слово может исходить от простого человека», — свидетельствовал жандармский генерал П. Г. Курлов. А то, что этот «простой человек» ко всему прочему еще и «старец», носитель подлинной духовности, так не похожий на обычных «традиционных» иереев и иерархов, могло лишь укрепить императора в правильности сделанного выбора. Показательно, что когда ему стали известны соблазнительные факты жизни «старца», он, как сообщает митрополит Вениамин, ответил: «С вами тут и ангел упадет! — Но тут же добавил: — И царь Давид пал, да покаялся».

Показательно не то, что император так отреагировал на полученную информацию (начиная с 1910 года он имел возможность многократно знакомиться с материалами о разгульной жизни «старца»), а то, что простому мужику он доверял несравненно больше, чем своим чиновникам и приближенным. По словам протопресвитера русской армии и флота Георгия Шавельского, в августе или сентябре 1916-го начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал М. В. Алексеев прямо спросил императора, что он может находить «в этом грязном мужике». Николай II с удивительной для него откровенностью ответил: «Я нахожу в нем то, чего не могу найти ни в одном из наших священнослужителей». А на такой же вопрос, адресованный Алексеевым Александре Федоровне, последняя, по сведениям того же источника, сказала: «Вы его (то есть Распутина) совершенно не понимаете», — и отвернулась от генерала.