В газетах регулярно появлялись ложные сообщения о побеге царя, о его разводе и новой женитьбе, о переводе в монастырь, будоражившие население. Панкратов, дважды в неделю сообщавший Керенскому обо всем происходившем с царской семьей в Тобольске, просил принять меры против газетного вранья. Но ни одна мера не достигла цели. Пока появлялось опровержение, «утка» успевала облететь всю Россию. Контролировать ситуацию Временному правительству становилось все труднее. В адрес Николая II и его близких приходило все больше угрожающих писем. В результате, чтобы избавить себя от бесконечных разговоров по поводу прогулок, Панкратов рассказал о получаемой им на адрес царя корреспонденции Е. С. Боткину. Не подозревавший об этом, доктор все понял.
…Ситуация накалялась по мере того, как страна «левела», постепенно скатываясь к большевизму. Предсказания Дурново исполнялись! С первых дней пребывания в Тобольске Николай II внимательно следил за стремительно развивавшимися событиями, постепенно теряя веру в возможность мирного разрешения внутриполитического кризиса. Он был чрезвычайно огорчен конфликтом между генералом Корниловым и премьером Керенским, видя в генерале единственного человека, способного восстановить в России порядок. Но Корниловский мятеж был Временным правительством подавлен при помощи большевиков. Все было кончено (хотя агония Временного правительства продлилась еще почти два месяца). В те дни З. Н. Гиппиус назвала Керенского самодержцем-безумцем и рабом большевиков, аттестовав Николая II как самодержца-упрямца. Но если «упрямец», критикуемый и слева и справа, оставался у власти в течение многих лет, то «безумец» — только несколько месяцев 1917 года. Прав был барон H. E. Врангель, когда писал, что винить последнего царя за неспособность к управлению нельзя, ведь власть ему вручила Судьба, а Временное правительство схватилось за власть само, следовательно, оно полностью ответственно за неспособность к управлению. Из двух слабых и неспособных, полагал барон, самым неспособным оказалось Товарищество «Милюков, Керенский и Компания». Даже если не принимать мнение Врангеля о царе, нельзя не согласиться с его характеристикой политических наследников самодержавной власти. Они показали свою полную несостоятельность.
К сентябрю это окончательно понял и Николай II. Тогда-то в первый раз он и выразил сожаление по поводу своего отречения. Подчиняясь требованиям «общественности», царь верил в возможность новой власти довести войну до победного конца и избежать гражданской войны. Все получилось с точностью до наоборот. «Он страдал теперь при виде того, что его самоотречение оказалось бесполезным, — писал П. Жильяр, — и что он, руководствуясь лишь благом своей родины, на самом деле оказал ей плохую услугу своим уходом. Эта мысль стала преследовать его все сильнее и впоследствии сделалась для него причиной великих нравственных терзаний».
В такой ситуации оставалось только одно: жить «по нужде каждого дня», радоваться маленьким радостям и, как всегда, верить в милость Божью. Он продолжал заниматься с сыном, преподавал ему русскую историю. Уроки географии после 17 октября были переданы К. М. Битнер, бывшей начальнице Царскосельской Мариинской женской гимназии. Она же преподавала царским детям литературу. Школьная подготовка великих княжон и цесаревича не удовлетворила К. М. Битнер. «Очень многого надо желать, — говорила она комиссару Панкратову. — Я совершенно не ожидала того, что нашла. Такие взрослые дети и так мало знают русскую литературу, так мало развиты. Они мало читали Пушкина, Лермонтова еще меньше, а о Некрасове не слыхали. О других я уже и не говорю. Алексей не проходил именных чисел, у него смутное представление о русской географии. Что это значит? Как с ними занимались? Была полная возможность обставить детей лучшими учителями, — и этого не было сделано». Полагаю, что подобная «неразвитость» стала платой за домашнюю изоляцию, в которой выросли великие княжны, совершенно оторванные от мира их ровесников. Наивные и чистые девушки не имели, в отличие от матери, глубоких философских познаний, хотя и были, судя по всему, начитаны в богословской литературе. Александра Федоровна больше заботилась о правильном воспитании (как она его понимала), чем о полноценном образовании дочерей и наследника. Было ли это результатом сознательной педагогической политики императрицы или же ее недосмотром? Кто знает… Екатеринбургская трагедия навсегда закрыла этот вопрос. Дети разделили судьбу поверженных революцией родителей.