— Поезжай, — сказал ему государь. — Знаю наперед, что хорошего ты там мало найдешь. Суды в беспорядке, полиция не лучше. Проекты о ней в Министерстве внутренних дел не двигаются вперед. Дворянские опеки не охраняют сиротские имения, а разоряют. О них я тщетно стараюсь много лет. Но главное, — продолжал государь, — обрати ты внимание на то, почему в Калужской губернии, где некогда, как мне известно, процветали полотняные заводы, снабжавшие своими изделиями даже Америку, пали. Как объяснить это, и нельзя ли это поправить?
Слова эти по окончании аудиенции записаны были сенатором и переданы им потом мне.
Желание государя было исполнено и обстоятельные донесения представлены по окончании ревизии куда следует.
Скажем при этом, что жалоба Ершова не подтвердилась, и за клевету он был передан суду.
В отношении неудовлетворительного состояния судебных мест, полиции и дворянских опек слова государя по ревизии вполне подтвердились.
…В Калуге, при ревизии сенатора князя Давыдова, во время дворянских выборов обнаружился следующий курьез. Нужно было избрать председателя гражданской палаты, которая по своему положению и накоплению в ней дел, требовала более или менее опытного человека. Многие благомыслящие дворяне, а равно губернатор и сенатор указывали на двух лиц, именно Унковского и князя Оболенского. Открылась баллотировка — и что же вышло? Два эти лица забаллотированы были громадным большинством. В это время, как бы в шутку, кто-то сказал: «А не попросить ли нам баллотироваться Ивана Сидоровича Толмачева в председатели?» Лицо это было известно в Калуге своей простотой, доходившей до невозможности, а об образовании и знании судебного дела и говорить было нечего. Началась баллотировка, и наш Иван Сидорович Толмачев, во вред святого дела правосудия, избран был громадным большинством. Некоторые объяснили это нерасположением дворян к губернатору, желавшему провести в председатели князя Оболенского как своего родственника. Так или нет, но, во всяком случае, факт этот свидетельствует, что дворяне выбором лиц в судейские должности не дорожили и не придавали этому никакой важности.
Сенатор князь Давыдов счел своим долгом через министра юстиции довести о сем до сведения государя, объяснив, что Толмачев, как малосведущий, положительно не может быть утвержден в должности председателя калужской гражданской палаты. Но государь Николай Павлович взглянул на это дело совсем иначе: смысл его взгляда был таков, что если дворяне не хотят сознавать важности предоставленных им прав, то ввиду наказания их повелел утвердить Толмачева в должности председателя.
6 параллель этому случаю расскажу еще один факт, свидетельствующий о том, как дворяне-председатели смотрели на дело отправления правосудия. В одной уголовной палате замечена была страшная медленность в ходе арестантских дел. Предписание за предписанием следовали одно за другим из министерства в палату о скорейшем решении дел. Спустя несколько времени после чего председатель палаты приезжает в Петербург и с ликующим лицом является к министру юстиции, докладывая, что все дела в его палате решены.
— Как же вы это сделали? — спросил министр.
— Я, ваше сиятельство, — отвечал председатель-дворянин, — воспользовался особым случаем. В нашем губернском остроге содержится несколько весьма опытных чиновников: вот я и роздал им дела, — они мне живо написали все, что нужно.
Министр, граф Панин, услыхав это, всплеснул руками и удалился из приемной комнаты, не найдя, что сказать.
Были ли такие и подобные явления всеобщи и повсеместны? Нет, скажу я. Были и такие палаты, и в особенности те, где председатели по назначению от правительства, при помощи дельных товарищей, вели дела быстро и решали их правильно. Но это были исключения. Главное, что препятствовало отправлению дел в гражданских палатах, — так это бывшее при них, в прежнее время, учреждение крепостной части, что ныне возложено на нотариусов.