Николай и Александра

Федор Керенский, отец Александра Федоровича, был мягким, интеллигентным человеком, которого поначалу прочили в священнослужители, но он избрал учительскую профессию. Едва начав службу, он женился на своей ученице, офицерской дочери, дед которой был крепостным. Являясь директором Симбирской гимназии, Ф. Керенский принадлежал к сливкам местного общества. «С тех пор, как я себя помню, жили мы в огромной, прекрасной квартире, предоставленной нам казной, – писал его сын, А. Ф. Керенский. – Длинный ряд кабинетов; у старших сестер гувернантки; вспоминаю праздники для детей, устраивавшиеся в других домах местного общества».

Став учащимся, Александр стоял в церкви на почетном месте, ведь он был директорским сыном. «Помню, в раннем детстве я был поистине верноподданным. Я искренне любил Россию… традиционную Россию с ее царями и православной церковью, с избранными слоями местного чиновничества». Дядя Керенского был настоятелем Симбирского собора. Александр мечтал стать когда-нибудь «звонарем, который, забравшись на высокую колокольню, под облака, ударами могучего колокола призывает верующих в Божий храм».

В 1889 году, когда Александру исполнилось восемь лет, его отец получил назначение в Туркестанский край, и семейство Керенских переехало в Ташкент. Однажды вечером Александр подслушал, как родители обсуждают нелегально распространявшуюся брошюру Льва Толстого, в которой писатель выступал против союза, заключенного между отсталой самодержавной Россией и Французской республикой, которой Толстой восхищался. «И все же моим монархическим взглядам и юношескому обожанию царя все услышанное не нанесло ни малейшего ущерба, – писал А. Ф. Керенский. – …В день смерти Александра III я долго заливался горючими слезами, читая официальный некролог… Я истово молился, выстаивая все заупокойные службы по случаю кончины царя, и усердно собирал в классе деньги с учеников на венок в память царя».

В 1899 году Керенский приехал в Санкт-Петербург с целью поступить в университет. Столица переживала период расцвета искусства и науки, в городе было полно студентов, принадлежавших ко всем слоям общества изо всех уголков империи. «Не думаю, чтобы в какой-то другой стране высшее образование стоило так дешево и было так доступно до Великой войны, как в России… Плата за обучение была ничтожной… Обед стоил от пяти до десяти копеек… Самые бедные студенты подчас перебивались с хлеба на квас, им приходилось бегать из дома в дом, давая уроки, и не каждый день обедать; однако все жили и учились».

Керенский, благопослушный сын правительственного чиновника, поначалу почти не интересовался политикой. Однако политика являла собой неотъемлемую часть студенческой жизни в Петербурге. Увлекся ею и Александр Керенский, начавший принимать участие в студенческих сходках. Одни студенты придерживались марксистских воззрений, другие разделяли взгляды народников. Керенскому по душе были вторые. «Симбирск, детские воспоминания… да и традиции русской литературы – все это неудержимо влекло меня к народничеству… Целиком заимствованная у иностранцев марксистская теория оказывала большое впечатление на юные умы своей строгой целостностью и логичностью. Однако она плохо вписывалась в социальную структуру российского общества. В народничестве было много неопределенного и непоследовательного, но оно являлось продуктом русской мысли, уходило корнями в русскую почву и вполне отвечало идеалам русских интеллигентов».

Полный юношеского восторга, однажды Керенский выступил с речью на студенческой сходке. На следующий день оратора вызвали в деканат и объявили о временном исключении из университета. Однако вскоре он возобновил занятия, рассчитывая приняться за диссертацию, посвященную одному из аспектов уголовного права. Однако, прежде чем А. Ф. Керенский закончил аспирантуру, это «чрезвычайно почтенное занятие» успело наскучить ему: «Пожалуй, оно даже претило мне. Стоит ли печься об интересах частных лиц, когда мечтаешь служить народу и бороться за свободу. Я решил стать адвокатом, защищающим политических узников».

В течение следующих шести лет Александр Керенский побывал во всех уголках России, защищая политических заключенных от произвола властей. Но в 1905 году перед отъездом из Петербурга у него произошла необыкновенная встреча: «Была Пасхальная ночь. Я возвращался с пасхальной утрени часа в четыре утра. Я не сумею описать очарование весеннего Санкт-Петербурга в предрассветные часы, особенно когда находишься на берегу Невы или идешь по набережной… Возвращаясь домой, охваченный светлым, радостным чувством, я шел к мосту у Зимнего дворца. Возле Адмиралтейства, напротив Зимнего, я остановился. На балконе, задумавшись, стоял молодой император. Внезапно меня охватило предчувствие, что однажды пути наши каким-то образом пересекутся».

Глава восьмая Совет кайзера